Кэрол Берг - Сплетающий души

Глава 23

Перед самым заходом луны я пустил Джослин пастись на сладкой траве Лидийской долины. Белый камень башни П'Клор перламутрово сиял в лунном свете. Пока я устало взбирался по деревянной лестнице в единственную комнату на самом верху башни, ленивый влажный ветер шелестел в пустых оконных проемах.

Башня П'Клор была моим убежищем, местом уединения, где я мог «обнажить» себя, оставив лишь самое необходимое: хлеб, воду, солнце, ветер, лес и слова. Для Заклинателя нет потребности важнее подобного приюта, где он может вслушиваться в истинный смысл слов, незамутненный обществом и делами, прийти к пониманию их оттенков и подготовить место для них внутри самого себя.

Госпожа Сейри стояла у одного из узких окон, словно следила за скольжением облаков, гнавшихся за заходящей луной. Казалось, кроме нее, в комнате никого нет, но бдительный Паоло возник в тенистом углу за моей спиной, едва я поднялся на верхнюю ступеньку.

— Это всего лишь Вен'Дар Тщеславный, — сообщил я, бросив один из запасных плащей ему, а второй накинув на плечи леди. — Думаю, у нас пока есть время малость передохнуть.

— Вы можете это сделать?

— Помочь госпоже Сериане? Если ее разум заперт тем же ключом и если она не ушла чересчур далеко, чтобы слышать меня, думаю, смогу.

— Тогда вы должны поторопиться. Я не могу…

Напряженный, встревоженный юноша стоял у самой лестницы.

— Не можешь что?

— Я не могу остаться с вами. Не спрашивайте объяснений. Просто поторопитесь.

Настойчивость юноши не оставляла места для споров, даже если бы я и подумывал о промедлении. Я снял оружие и положил его на пол у стола, где я хранил запас свечей, чернил и бумаги.

Даже если бы Паоло и не настаивал, я все равно попытался бы. Жизнь госпожи Серианы казалась менее вещественной, чем угасающий лунный свет, и мне не верилось, что она доживет до рассвета, как и косые лучи, льющиеся через окна башни.

Я подвел ее к деревянному стулу с высокой спинкой, который некогда сделал собственными руками. Сам присел на бочонок с мукой, придвинув его поближе, положил руки ей на виски и ворвался в ее сознание.

Сударыня, простите мне непрошеное вторжение. Все, что я знаю о вашем характере и судьбе, подсказывает мне, что вы дали бы на это свое соизволение, если б только могли. Я сам побывал там, где вы странствуете сейчас, и знаю, насколько невозможной кажется сама идея связного мышления, но, ради вашей свободы и жизни, я прошу вас попытаться. Всем, что вы есть, и всем, чем вы были, схватитесь за слова, которые я дам вам, и не выпускайте их.

И я открылся ей.

«Вазрин Творящий, Вазрина Ваятельница!»

Я едва не утонул в тумане бессвязных видений — и едва не отпрянул. Она ушла уже очень далеко.

Что ж, остается только начать и надеяться.

Певец, Целитель, Оратор, Заклинатель…

Одно за другим я называл ей имена, сопровождая каждое всем, что я знал о его сути, точно так же, как несколькими часами ранее сам вырывал их из хаоса, объявшего меня. Каждое я силой вталкивал в поток ее мыслей и крепко удерживал, пока не чувствовал, как поток выдергивает его из моей хватки и уносит прочь.

Никогда прежде я не произносил ничего с таким напряжением. Дважды я едва не сбивался с последовательности. Не успел я произнести и четверти списка, как запнулся. Голова моя гудела немилосердно; руки налились свинцом, плечи, казалось, умоляли меня позволить им упасть. Она ушла так глубоко, а у меня заканчивались силы. Несказанной глупостью с моей стороны было не отдохнуть немного, прежде чем пытаться. Мне придется остановиться и попробовать снова.

«Сосредоточься, Вен'Дар. Говори в самую глубь. Выжги список огненными письменами, словно маяк, который она не упустит из виду. Что идет в списке двадцать седьмым? Говори».

Двадцать седьмое — Каллиграф…

Так же как и ранее этой ночью, во мне восстала несокрушимая воля, словно магнит, собравший воедино все осколки стальной решимости, которой я обладал, так что я уже не мог ни ослабеть, ни сбиться, ни сдаться.

Семьдесят пятый — Обитатель Морей, кто дышит водой и оберегает сады и стада глубин…

Казалось, у меня вдруг стало четыре руки, две из них — невидимые, но сильные и неутомимые, поддерживавшие другую дрожащую пару, чтобы она не выпустила печального, прелестного лица передо мной. Но чьи это были руки? Госпожа и Паоло были людьми. Их руки — бледные и тонкие, безвольно лежащие на коленях госпожи, и другие — крепкие и умелые, принадлежащие юноше, что безмолвно и недвижно сидел в тени.

«Подходишь к концу… что там дальше? Встань-ка на голову…»

Девяносто девятым идет Искатель, который смотрит глубже видимого и способен отделить одну сущность от другой в великой путанице мира, зовущейся жизнью. А сотым в списке значится Сплетающий Души, легенда.

И как только мой внутренний голос договорил последние слова, волна изнеможения захлестнула меня с головой, словно из моей плоти выдернули кости и отбросили прочь. Ноющие руки упали вниз, и прочерченная лунными лучами тьма медленно закружилась вокруг моей головы. Паоло спрыгнул со стола и поддержал меня за плечи прежде, чем я свалился с бочонка. Из дальнего леса донеслось ясное уханье совы, разбившее выжидательную тишину — тишину неудачи, подумалось мне. Госпожа не шевелилась.

Но в следующее мгновение она глубоко вздохнула, а большие карие глаза, которые четыре месяца отражали только бездонную пустоту, моргнули и сосредоточились на мне. Она улыбнулась, а когда взгляд скользнул дальше, к тому, кто стоял у меня за спиной, ее лицо озарилось искренней нежностью.

Но едва я вздохнул и начал проваливаться в счастливое забытье, улыбка померкла. Скорбь и ужас завладели ее взглядом.

— О дорогой мой, что же ты наделал?

Я надеялся насладиться сном, полным удовлетворения от свершенных дел и выигранных битв, но потрясенное лицо госпожи обернуло меня в покрывало тревоги, и лишь страшные видения сопутствовали мне во сне.

Тихий, скребущийся звук замер на миг, потом возобновился снова, то у самой моей головы, то вдали. Время от времени он прерывался ритмичным постукиванием, потом хлопаньем, и щекочущая струя воздуха проносилась над моим лицом. Ах, воробьи, постоянные обитатели башни, такие ручные, что замри ты достаточно надолго, и они совьют гнездо у тебя в волосах.

Ноющие кости умоляли меня не двигаться. Только одеяло отделяло меня от пола, и кто-то набросил мне на плечи плащ в студеные предутренние часы, после того как меня одолел сон. Теперь же стоял теплый день, солнечные лучи падали почти вертикально. Я уже чувствовал себя куском сырого мяса, которое проволокли по улицам голодные псы, а если я еще задержусь под теплым плащом, то начну вонять, как это самое мясо, — то есть еще хуже, чем сейчас. Я отбросил плащ и поднялся на ноги.