Кэрол Берг - Сплетающий души

Какой же последний? Почему некоторые говорят, что список заканчивается девяносто девятым даром?

Потому что сотый дар — это легенда… Сплетающий Души…»

Мои глаза распахнулись. Я стоял на коленях на грязном полу собственного погреба, холодный, словно свежевыловленная рыба, и воняющий, как рыба дохлая. Стоило только произнести сотое название, как океан смятения отхлынул, открывая форму и порядок, как отлив обнажает прибрежные утесы: прошлое, настоящее, будущее, память, сон, знание, рассуждение… и превыше всего этого — настоятельная необходимость спешить к госпоже. Она в моей гостиной, сидит у огня, заблудившаяся, как и я сам, в море теней и света. И рядом с собой в темноте, совсем близко, я слышал чье-то дыхание.

— Думаю, я уже в полном порядке, — сообщил я, отбрасывая с глаз спутанные, сальные пряди волос.

Как это получилось? Я мог бы подумать, что со мной мысленно говорил другой дар'нети, подсказывая мне слова, заставляя сосредоточиваться, когда я отвлекался. И все же такой разговор ощущался совершенно иначе, вторжением за границы личности, тотчас же распознаваемым и прослеживаемым к самому незваному гостю. Никто, кроме меня и моей сестры, не знал о «Вен'Даре Тщеславном», юном Заклинателе, чье первое сплетение чар приземлилось так далеко от намеченного места, что его старшей сестре, скромной Уравновешивающей, пришлось успокаивать целую деревню разъяренных Садовников, оказавшихся по пояс в луже грязи. Никто, кроме меня, не знал, что частенько я использовал этот титул, чтобы проникнуться смирением. Но даже С'Нетре я не рассказывал о том, как Экзегет заставлял меня стоять на голове, пока я не смог произнести наизусть весь список. Нет. Хоть это было и невозможно, слова принадлежали мне. Но разумеется, этот парнишка заставил меня сделать это.

— Спасибо, — сказал я своему соседу по темному погребу, потирая кружащуюся голову и стряхивая остатки смятения.

Пока я сражался с хаосом, он сидел так тихо, что его темную, неподвижную фигуру можно было принять за очередной мешок с луком.

— Ты был прав. Список оказался ключом. Я не знаю, как мне удалось это сделать, но ты был прав.

— Пожалуйста, идите к ней, — попросил он тихо, не выказывая ни малейшего удивления от моей внезапной разговорчивости. — Скорее.

— Мы пойдем вместе, — ответил я.

— Я не могу. Они привязали меня здесь, и не только веревкой. Стоит мне дотронуться до щеколды, и кажется, будто рука отрывается. И можно подумать, у меня в ботинках не ноги, а наковальни.

Глупо, что я забыл. Я мог бы поклясться, что он был свободен, скача вокруг, рыча, словно овчарка, обстреливая меня словами. Глупая мысль.

— Ты столкнулся со столькими недостатками при общении с нами, дар'нети, что совсем позабыл о достоинствах, — заметил я, затеплив в ладони мягкий белый огонек!

Я перебрался через его длинные ноги и занялся хитросплетением труб и веревок, до которых едва мог дотянуться. Лезвием из пламени я разрезал веревки на его щиколотках и запястьях — наверное, чересчур торопливо, поскольку он вскрикнул. Тыльные стороны моих собственных ладоней, похоже, подпалились. Пока он разминал кисти, разгоняя кровь, я распутал простые чары, мешавшие ему отстаивать свою свободу.

— Теперь мы можем идти.

— Может, мне остаться тут ненадолго. Отвлечь Раделя, если он заявится проведать нас.

— Если то, что ты рассказал мне, верно, юный Паоло, нам надо как можно скорее вытащить и госпожу, и самих себя из этого дома. Я могу сдержать Раделя, если ты будешь прикрывать меня со спины и крикнешь сразу же, как только он вздумает снова поднять руку. Ты понятия не имеешь, как это стыдно — дать застать себя врасплох, словно новичка. И не осознаешь, как нам повезло, что я осилил весь список.

Проговорить все необходимые слова в голове, едва способной мыслить. Это длань Вазрина, несомненно.

— Тогда идите вперед. Я за вами.

Сняв ровный слой связующих чар с дверной задвижки, я позволил своему огоньку погаснуть и толкнул дверь. Рассеянный свет от лампы, висящей над лестницей в погреб, хлынул в нашу темную каморку. Тончайшие магические нити, протянутые в соседние погреба и вверх по лестнице, подтвердили, что поблизости никого нет. Тюремщики явно не сомневались в нашем бессилии. Через низкую дверь я вошел в загроможденную кладовку, распрямляя затекшие ноги и одеревеневшую спину.

«Дряхлый старикашка».

Я оглянулся проверить, не отстал ли мой юный друг. Паоло только что шагнул наружу и, когда я повернулся к нему, выбросил руку, заслоняя лицо, словно чтобы прикрыть глаза от яркого света — но не раньше, чем я успел в них заглянуть. Что-то… странное…

— Она в вашей передней гостиной, — сообщил он. — Они оставили ее сидеть там, пока за ней не придет горничная часом раньше полуночи.

— Ты в порядке, сынок?

— В полном. Идите вперед. И, мастер, Радель говорил, что Мен'Тор уже направляется сюда, чтобы прибыть раньше принца. Чтобы убедиться.

— Я понял. Будем действовать быстро и тихо.

Со всей скрытностью, на какую только был способен, немолодой человек после недельного пребывания в оцепенении, я повел Паоло через нагромождения горшков и картин, ящиков с книгами и лишней мебели, которую я убрал в подвал, когда мне стало не хватать места в главных комнатах дома. Мы прокрались по лестнице. Возможно, стоит нанять Строителя, чтобы сделать ступеньки не такими крутыми, подумал я, когда мы выбрались наверх и на цыпочках двинулись по коридору, который соединял кухни и огромные двери, выходящие в переднюю часть дома. Какая чепуха только не лезет в голову, даже в преддверии великих событий. Беспокоился ли Д'Арнат, когда строил Мост, о крутизне ступенек своего погреба?

Коридоры были пустынны, но из библиотеки доносились негромкие голоса. Моя читальня, которую Паоло обозвал передней гостиной, располагалась между входом и библиотекой. Я не смел колдовать, поскольку Радель мог следить за домом, поэтому приоткрыл дверь со всей осторожностью, надеясь, что мой слуга Кеддох смазал старые петли, как я его просил некоторое время назад, когда жизнь была еще не такой сложной.

Дверь открылась бесшумно. Госпожа Сериана была одна, точно как я и представлял ее себе — вплоть до темно-синего платья и положения на низеньком стуле перед моим любимым камином. Она смотрела на огонь, не двигаясь, не мигая, затерявшаяся там, куда увлекли ее волны случайных мыслей и воспоминаний. Далеко от моей читальной комнаты, полагаю — она провела так уже четыре месяца. Я не мог позволить себе даже гнева на виновных в этом. Не было времени ни на что, кроме как забрать ее отсюда.