В. Бирюк - Пейзанизм

   Ольга крестилась. Ещё раз, в "правильную" разновидность христианства. Без обещаний. Святослав выслушал. Без комментариев.

   Греки давили, наезжали, тянули время. "Византийская хитрость". Дохитрились. Начались зимние штормы. Раздражённые проволочками, прилипчивостью и "вязкостью" греков мать с сыном поехали берегом. А берег - это Болгария. Это места, где из всех кесарей чаще всего вспоминают Василия Болгаробойцу. Который, разгромив болгарское войско и взяв десять тысяч пленных, повелел всех ослепить. Девять тысяч девятьсот человек. Остальным же выжечь по одному глазу, и, распределив по одному одноглазому на сотню слепых, погнал их зимой через перевалы в Родопах.

   Здесь хорошо помнят кагана Семеона. Великого правителя Великой Болгарии - Первого Болгарского царства. Когда Болгары дошли до Адриатики, когда во Влахернском дворце грекам пришлось, скрепя зубами, признать его царём. Только двоих признали греки равными своим кесарям: Карла Великого и Семеона. И уже тянулся царь болгар к венцу Константинопольскому. Греки ничего не могли сделать с ним на поле боя. Ярость его в битве не знала преград. И вот, когда собрался каган в новый поход, когда не было у греков ничего, что могло бы остановить болгар вплоть до ворот Константинопольских, когда сел Семеон на коня, то поднесли ему чару вина в дорогу. "На посошок". И великий воитель рухнул мёртвым под копыта коня своего. Посреди своего города, перед строем своего войска.

   Здесь тоже есть свои мудрецы-книжники. Не греки - болгары. Сколько Ольга тогда разговоров наразговаривала... На каждой стоянке. Звала из этих, еще в римские времена обустроенных мест, к себе. В дебри лесные, в болота. Люди нашлись. Не одна сотня болгар перебрались позднее, по Ольгиным рассказам, на Русь. И монахи, и книжники. И просто люди сведущие.

   А Святослав прошёлся собственными ножками по будущему театру военных действий.

   И Доростол посмотрел, и прочие достопримечательности. Оборонного назначения. Тоже, с людьми разговаривал. Не зря в его походе на Дунай потом один из болгарских царей участвовал.

   Самый страшный славянский поход на Царьград был в 860 году. Кто командовал - не известно. Тоже - какое-то инкогнито. Весело, с шутками-прибаутками вырезали и сожгли пригороды и радостно ушли. А чего не радоваться, когда ни сопротивления, ни этикетов с церемониями -- сами себе хозяева. В чужом дому.

   Когда в 1453 году турки осадили Константинополь, патриарх, укрепляя проповедями своими дух защитников, вспоминал не Аттилу, не Олега, с его щитом на городских воротах. Вспоминал вот тот самый приход славян - инкогнитно-безымянный. Значит, паства помнила тот ужас. Уровень опасности был таков, что оставалось только надеяться на чудо. Как тогда. Когда 200 кораблей руссов вдруг вошли в Золотой Рог. Вдруг, потому что 30 километров Боспора, против течения на вёслах, сквозь эшелонированную систему наблюдательных постов, эта армада проскочила незамеченной. Значит был у руссов кто-то, кто эти места и высмотрел, и с системой постов разобрался.

   Вошли именно в тот момент, когда император только что увёл из центральных провинций войска, из самого Царьграда -- большую часть гарнизона. И снова -- может и совпадение. А может и "доброжелатели" посоветовали. Из тех знакомцев, которые у кое-какого инкогнито образовались, которым верить можно было.

   Патриарх Фотий, описывая ужасы, творимые язычниками с мирным населением, особенно отмечает, что грабители ушли не от военной силы греков, не от угрозы появления флота, но лишь благодаря "милости богородицы". С обильной добычей, спокойно, весело.

   И греки этот ужас помнили. То-то после "высочайшего визита" Святослав на просьбы Ольги крестится - очень странно отвечал: "Надо мною дружина смеяться будет". А как воину не смеяться, если православных можно резать как овец, а у них всей защиты -- ни доблести, ни оружия. Одна баба старая, на доске нарисованная, которая их мёртвого бога родила.

   Так и смеялась дружина сто лет. Правда, и Олег, и Игорь сходили хуже. А потом под Доростолом император Цимисхий поймал Святослава, прижал своими катафрактами к Дунаю. Тот бред кровавый, которого Святослав сумел избежать на Волге, с хазарами, случился с греками. А конные, закованные в доспехи... что иудеи, что христиане -- больно бьются. Те немногие, кто сумел вернуться в Киев после Доростола, после страшной голодной зимовки в Беломорье, когда гордые княжеские дружинники торговали голову дохлой кобылы по полугривне, после печенежской бойни на днепровских порогах, после которой печенежский хан сделал из черепа Святослава чашу для вина -- смеяться перестали. И сын Святослава -- Ярослав, стал первым из князей Киевских -- христианин.

   В Киеве тогда перестали смеяться -- начали скрипеть зубами. И вышибли князя-христианина едва подошёл к городу Владимир. Разбойник, насильник, ублюдок, "робичь"... Но -- язычник. Рьяный, закоренелый. Ставший -- Владимиром Крестителем.

   И во всем этом постоянно мелькает русь. Народ, сдавленный с запада кривичами от Полоцка и с востока словенами от Новгорода. Он не был истреблён своими более многочисленными соседями, но наоборот - вознёсся и оседлал. Двумя волнами. Сперва, после смерти Игоря, когда Ольга, чужая для киевлян, чуть не превратилась в игрушку для варяжской старшей дружины. Тогда появление доброоружных молодцов в сапогах, позволило Свенельду и киевлян урезонить, и своих... поправить. И Искоростень выжечь.

   Вторая волна пошла при внучеке Ольги - Владимире. Собственно говоря, корни истории с изнасилованием Рогнеды - в руси. Полоцку с Новгородом особенно делить нечего. Далеко. А вот руси под Псковом... Когда в Полоцке сел Рогволд - возникли проблемы. Потом как-то разошлись. Но Рогволд старел, а сыновья его... Каждый ищет себе - кого бы нагнуть. Свой удел - называется. А Псков -- вот он, от Полоцка недалече. Тут Владимир и помог. И Новгородскую русь, которая за единокровцев просила, уважил. И на Псковскую русь долг дара - принятой помощи - возложил. И отдаривание - получил. Крепким и верным союзом. Службой.

   Как говорил именно этот Владимир о Волжских Булгарах: "Они в сапогах. В данники себе поищем лапотников".

   Русь -- в сапогах - в данники не годилась. А вот в союзники - вполне.

   Присутствие среди руси множества христиан, их обычаи, близость языка к основным германским наречиям, помогли Владимиру во многих его делах. И он был щедр. Даже в "Правде" сына его Ярослава Мудрого предусмотрены особые нормы как для варягов, так и для русин. И сам Ярослав, угробившей половину своих братьев, очень в руси нуждался и благодарности своей не скрывал.

   Вообщем, народ попал в струю и хорошо поднялся. Живи и радуйся. Но дальше произошло "исчезновение от успехов".