Пастыри чудовищ. Книга 3 - Елена Владимировна Кисель

другой нескончаемые волшебные истории: о Лесной Деве, об Эвальдайне-сказочнике, о спящей принцессе, о Зелёном Рыцаре с золотым клинком…

Отец ворчал, что она испортит меня «этими россказнями», а я жадно пил каждое слабое, задыхающееся слово — и в каждом слове было волшебство.

Позже, когда я укрыл себя за томами книг надежнее, чем за крепостными стенами — сказки не покинули меня. Теперь я думаю, что погружался с головой в рыцарские романы, лишь потому, что они были родственными сказкам. Или, вернее, они и были сказками, только перелицованными для взрослых детей. Но в них всё так же волновалось волшебное море и сплетались зловещие интриги, влюблённые находили друг друга, а злодей был всегда наказан.

Иногда я размышлял о том, что чувствуют герои, когда подходят к черте, за которой их оставляет автор. Нынче я сам вернулся из сказки — причудливой и запутанной, где были спящая дева, и её коварный муж, и козни, и поцелуй был тоже. Теперь я знаю, что они чувствуют — свободу.

Возможность вершить свой путь без неумолимой руки сказочника.

Питомник этим вечером тих, безмятежен и сонлив. Звери устали после безумной девятницы. И Мелони, когда мы с ней закончили возиться с последним обмороженным волчонком, заметила: «Разрулились, пока» — и украдкой зевнула в рукав.

Почему-то мне кажется, что этой ночью она обойдётся без бодрящего и будет спать крепко.

Вольерные в подсобке согреваются карточной игрой и глинтвейном, и даже ночные хищники молчаливы в вольерах, и в этом странном, пограничном безмолвии я прохожу между загонов. Знаю, что никого не встречу ни в открытой части, ни в закрытой. Маленькая Йолла сидит с матерью, Лайл ещё не вернулся из столицы. Аманда и Уна второй день за котлами: пополняют зелья. Старушка Фреза наверняка с обожаемыми гиппокампами. Где проводит время Нэйш — мне нет дела, главное — его нет на территории.

У ворот маячит высокая тёмная фигура — но плащ на ней тёмный, и фигура стремительно растворяется за оградой. Верно, какой-нибудь друг Лортена — странно только, что один и ушёл так рано.

Что до Гризельды Арделл — она занята каким-нибудь из своих бесконечных дел. И это почти устраивает меня — так с ней гораздо легче разговаривать.

Единорог Вулкан сонно фыркает пламенем, словно порицая мою попытку прогуляться по вечернему питомнику и побеседовать с воображаемой Гриз. Я в ответ только развожу руками. Я не виноват. Мне очень хотелось бы спросить совета у учителя Найго — но представляется только она. Всегда она.

Совершенно невыносимая, конечно.

Я стою у клетки драккайны, а Арделл облокотилась о прутья и будто бы даже спрашивает — что это мне вздумалось прогуляться по питомнику.

— Просто перед прощанием нужно оглянуться. Вспомнить кое-какие вехи.

«Так вы собираетесь прощаться?» — удивляется Гриз. В моём воображении её печалит эта весть.

— Да. Кое с чем, что мне очень дорого.

Мечте о море придётся кануть в непроглядную глубину — или разбиться о скалы в лёгкую пену. А в общине меня подождут. Я обещал учителю навестить его и остальных — я обязательно навещу. Может, как-нибудь, в отпуске.

Если тут бывают отпуска.

«Вы намереваетесь уйти, Янист?»

— Намереваюсь остаться.

Выбор сделан в Корабельную Ночь, и теперь я скрепляю его. Проходя по вехам прошлого: вспоминаю первый свой вызов, и драккайну-единорога, и иду мимо препротивно пахнущей клетки с гарпиями — незабываемое моё прибытие в «Ковчежец», ночь, когда мы с ней впервые встретились лицом к лицу. Страшно вспомнить, каким олухом я был и какими обвинениями бросался. А вон там, дальше, серебрятся шкуры алапардов, и это память об Энкере, где она сказала непоправимо жестокое «Мне не для кого себя беречь». Если пройти ещё мимо двух клеток — будут йоссы, тоже словно залитые жидким серебром. И защемит сердце от воспоминания: испятнанный алым снег, пустое лицо устранителя в круге зверей, нож взлетает, чертя полосу по ладони — «Она варг крови…»

«Вам разве совсем не страшно?»

Алапарды — знак тайны. Йоссы — крови и беды. Керберы, игольчатники, прочие — знак охоты, той, зимней, в Дамате, когда стало ясно, что дело очень серьёзное.

— Вы даже не представляете себе — насколько. Единый и его ангелы — да я в ужасе. За три месяца навидался такого, что до старости не забуду. Чего только стоит последний вызов. Я уже говорил как-то Лайлу — вы здесь все сумасшедшие.

С этим она не спорит. Легко представлять её — в лунном свете, в клубах пара от моего дыхания, в заснеженных ветвях…

— Но куда страшнее мне уйти. И оставить вас всех наедине с этим. Мел, Лайла, Аманду, маленькую Йоллу и Уну. Вас. Как я смогу теперь ходить на кораблях, открывать какие-то там страны, искать пути за Рифы — если буду знать, что на вашем пути могут встать фамильяры, безумные Мастера, варги-на-крови и вир знает, что ещё! Если вы будете в патрулировании, без денег, без сна — да ни всё ли равно, если что-то пойдёт не так, а меня не будет…

«Неужели вы думаете, что в силах защитить ковчежников от всего этого?»

— Нет. Но в силах — разделить с вами это. Так мне будет спокойнее.

Отражение прошлого — будущее, и по его вехам я тоже иду сейчас. Клетки с заболевшими зверями. С людоедами. С обездоленными и капризными, с отвратительными и лукавыми, с кусачими, царапучими, дышащими огнём, подхватывающими понос, впадающими в истерики…

«Вы не любите животных».

Остановившись у клеток шнырков, я всё жду, пока она добавит: «Это не ваше». Но она молчит.

— Не у всех ваших сотрудников в резонах — любовь к животным.

«Что тогда у вас? Чувство долга? Снова загоняете себя в клетку, как в истории с Мел, и если так…»

— Мел — сестра мне. Была ею с детства и всегда ей будет. Но остаюсь я по самым эгоистическим побуждениям. Людям естественно оставаться рядом с теми, кого они любят.

Получается сказать это без запинки — в который уже раз. Я даже повторяю, прикрыв глаза: «Люблю, люблю». А невыносимая Гриз Арделл поворачивается ко мне спиной, и это так жаль: даже в моём воображении я не могу рассмотреть её лицо в этот момент.

«Даже если чувства не взаимны?»

— Но я знаю, что они взаимны. Тот поцелуй, в оранжереях. Тот, что избавил тебя от темного сна веретенщика. Я не верю, что ты просто догадалась о моих чувствах. Будь это так — ты поговорила бы со мной. Успокоила бы