Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Ознакомительный фрагмент

Выехать из опостылевшего городка мне удалось лишь за неделю до Святой Агаты,[50] когда наконец-то до нас смог добраться дилижанс-сани. Разумеется, желающих свалить было выше крыши, но мне повезло занять свободное место, даже не воспользовавшись законными привилегиями, которые города Лезерберга обязаны оказывать Братству.

Добравшись до более цивилизованных областей, я оказался в Фирвальдене. Дороги оставались ужасными, снега намело столько, что некоторые паникеры заикались о скором апокалипсисе со всеми вытекающими последствиями.

На конец света это не слишком походило, лично я считал, что во время него будет гораздо жарче, примерно как в пекле, но оказалось, что у бога есть свои мысли на этот счет. Морозы стояли такие, что в дальний путь отправлялись лишь самоубийцы.

Люди и кони замерзали на трактах, птицы падали с небес, а деревья лопались, не выдерживая холода. Жизнь на улицах почти остановилась, и мне пришлось потерять еще неделю, ожидая, когда можно будет высунуть нос, не опасаясь того, чтобы превратить легкие в лед.

И теперь я спешил в Нарсдорф — город, от которого до Виона было шесть дней пути по зимним дорогам. Они, как я уже говорил, оказались куда хуже, чем можно было предположить, поэтому сегодня я потерял слишком много времени, барахтаясь вместе с конем в снегу, и в итоге застрял на ночь где-то на полпути между коммуной[51] Вальца и лесным массивом Гроленвальд, от которого все умные люди советуют держаться подальше не только ночью, но и днем. Лес издавна славился тварями, обитающими в его чащобе. В последние десять лет из-за попустительства властей там развелось множество нечисти.

Конь, несмотря на медленный темп езды, выбивался из сил и был слишком разгорячен, с трудом продвигаясь по занесенной снегом дороге. Судя по отсутствию следов, здесь никто не ездил уже дня три, если не четыре. Поэтому меня сразу насторожило то, что кусты, расположенные впереди ярдах в шестидесяти, растеряли весь снег и стояли голые.

— Возможно, здесь прошел какой-то зверь. — Проповедник, чтобы не скучать, обосновался у меня в голове.

— Пошел вон, — сказал я ему, разглядывая подозрительный участок дороги.

В этот момент кусты харкнули огнем и окутались клубами едкого порохового дыма. Не знаю, куда полетела пуля, но явно не в мою сторону. Стрелок был или мазилой от бога или просто-напросто поторопился. В любом случае я не стал ждать повторного выстрела, соскользнул с конской спины и, утопая почти по пояс в снегу, потащил животное к деревьям. Конь был испуган, сопротивлялся, но мне все же хватило времени, чтобы оказаться в укрытии, когда грохнуло еще раз, и теперь пуля стукнула в древесный ствол рядом. Я намотал уздечку на ближайший сук, чтобы животное не убежало, снял притороченный к седлу арбалет, перебросив его на плечо, и достал пистолет из сумки.

— Разбойнички, мать их! — Проповедник перепугался сильнее, чем я.

— Сходи проверь, сколько их там.

— И не подумаю! Отправь Пугало!

— Оно все равно ничего не сможет рассказать. И меня, в отличие от тебя, могут прихлопнуть. Так что будь добр, сделай, что я прошу.

Он отправился к кустам.

— Эй! — проорали оттуда. — Кобылу давай! И деньги! А сам иди, куда хошь!

— Без кобылы по такой погоде я далеко не уйду! — крикнул я в ответ, загоняя в дуло пулю и орудуя шомполом.

— А нам какое дело до твоих бед?! Кобылу давай! И деньги!

— Это я уже слышал, — проворчал я, поджигая фитиль. Где-то полминуты, пока я возился с оружием, царила тишина, затем все тот же голос поинтересовался:

— Эй! Ты там надумал али как?

— Думаю!

— Думай быстрее! Мы тут полночи мерзнем!

Вот идиоты. Они, действительно, считают, что я должен испытывать сочувствие к их профессии? Вот уж совесть меня точно не будет мучить, если они околеют от мороза.

Вернулся Проповедник:

— Их трое. Двое за кустами, у них аркебузы и топоры.

— А третий?

— Прямо за твоей спиной.

Иногда мне хочется убить Проповедника за его излишнюю любовь к театральным эффектам. Я развернулся для того, чтобы увидеть обряженного в собачью шубу разбойника с рогатиной, которая как раз собиралась воткнуться мне в живот, и выстрелил в темное пятно под капюшоном.

Пистолет бухнул так, что с дерева посыпался снег, а конь заржал и попытался освободиться от пут.

Разбойник упал с разваленной головой в сугроб, и снег под ним быстро стал напитываться кровью.

— Эй! Что там у тебя?!

— Ваш приятель! Потерял мозги! Проваливайте, если не хотите к нему присоединиться.

Из укрытия по мне вновь пальнула аркебуза, на этот раз они уже специально целились в моего коня, но пуля прошла выше. Я выстрелил из арбалета наугад и, как видно, не попал.

Меня это уже порядком достало, было понятно, что они не успокоятся и не отстанут. Я посмотрел на скучающее у дороги Пугало.

— Можешь забрать их себе, я плакать не стану.

Оно радостно подпрыгнуло, подбросило в воздух серп, виртуозно поймало его на лету и поспешило к душегубам. Когда одушевленный скрылся за кустами, оттуда раздался лишь один сдавленный вопль.

Я посмотрел на Проповедника, но на этот раз он не стал ничего говорить, а пропел заупокойную.

Отвязав коня, я вывел его обратно на дорогу.

— Между прочим, я спас твою жизнь во второй раз, — сказал мне старый пеликан. — Как тебе такое?

— На том свете тебе зачтется, — посулил я ему. Проповедник скривился, словно черт, которому сунули под нос ладан, и произнес несколько заученных в Фрингбоу неприличных ругательств. Я проехал мимо кустов, где деловито возилось Пугало, перепачканное кровью с ног до головы. Гибель людей, пытавшихся меня убить, ничуть не тронула мое сердце.

— Твой язык чернее ночи, — сказал Проповедник немного погодя. — Это же надо было так накаркать себе неприятности. Тебя едва не прихлопнули какие-то придурки, возомнившие себя разбойниками! Они даже стрелять не умели!

— На мое счастье. Кстати, насчет карканья. Еще скажи, что это висельник виноват.

— О, значит, не мне одному такая мысль пришла! Покойник вполне мог накликать беду, он ведь висел на перекрестке, а лучшего места для проклятий просто не существует.

— Таких мест полно. Начиная от захоронений с неосвященной землей и заканчивая уютными комнатами старушек, где в комодах хранится клубничное варенье.

Я натянул шарф на лицо, как это делал по старой привычке в морозы, и перестал отвечать на реплики Проповедника. Ему, в отличие от меня, холод был не страшен.