Надежда Попова - И аз воздам

— Из деревни. Я стала часто общаться с людьми оттуда, когда ты уехал. А когда забеременела, тамошние бабы вовсе как-то стали по-другому на меня смотреть… Знаешь, я боялась сначала. Они и так считали, что я мерзость какая-то, а тут такое — без мужа, непонятно от кого, и я думала, что меня тогда вовсе прибьют. А они наоборот… Как будто я не я стала.

— Просто человека в тебе увидели, — пожал плечами Курт. — Не диковинное существо из дремучего леса, а женщину, такую же, как они… Кто-то из них взял покровительство над тобой, и Альта стала наведываться к ней в гости?

— Да… — неуверенно ответила Нессель и, подумав, сама себе возразила: — Нет. Не совсем. Сначала я принесла дочь крестить, и они собрались все смотреть на это. Может, ждали, что меня поразит молния в доме Господнем, или что Альта сгорит в купели, не знаю… Но народу много было. Кто-то потом подходил ко мне и говорил, что это хорошо — ну, что я «решила вернуться к Богу и людям»; как будто это я такую жизнь выбрала, а не они и их отцы мою мать вынудили… А потом, когда я приходила по какому-нибудь делу, они стали говорить — мол, приведи дочку-то, чего она у тебя дикаркой растет… — Нессель снова помедлила и вздохнула, вяло пожав плечами: — Я и стала приводить. Подумала — к чему ей это, правда, жить, как я, зверем в лесу? Может, хоть она как-то приспособится, и у нее все наладится… И как-то все так пошло хорошо, она играла с детьми из деревни, и даже ко мне стали относиться… лучше.

— Как-то все подозрительно ладно, — хмыкнул Курт; Нессель невесело улыбнулась:

— Я тоже так думала. И долго не верила им. А еще и священник… Пока деревенские ко мне просто ходили по всяким надобностям — он на меня и внимания не обращал, как-то спускал им с рук, что ходят к ведьме. А когда я стала сама наведываться в деревню, да еще и Альту крестить принесла… Как он на меня косился — я, знаешь, поняла, что он думает, а не сдать ли меня вашим. Я уж и писульку твою приготовила, чтобы ему, как ты тогда сказал, «в нос ткнуть». А потом однажды меня опять позвали к болящему, я пришла — а священник в горячке. Ну, а что делать, поставила на ноги… Он в бред не срывался, все время был в сознании, наблюдал, что я делаю…

— И что ты делала?

— Да ерунда там была сущая, — поморщилась Нессель. — Травами обошлась, ничего иного и не потребовалось; ну, а как выздоровел, святой отец и коситься на меня перестал, и, как я поняла, кляузничать тоже передумал. Видно, потому что как же теперь жаловаться на ведьму, если сам ее же услугами пользовался-то…

— Или просто увидел, что опасаться в тебе нечего, и ереси в твоих действиях никакой нет, — предположил Бруно. — А стало быть, и смысла обращаться к нам — нет тоже.

— Не знаю, — передернула плечами она. — Мне, в общем, все равно; отстал — и ладно. Единственное вот — стал зудеть в уши, чтобы пришла на исповедь, и так и зудел год за годом.

— А ты так и не пришла?

Нессель на миг умолкла, поджав губы и глядя на Бруно искоса, явно с трудом удерживая резкость, готовую вот-вот сорваться с языка, и, наконец, недовольно выговорила:

— Исповедь — это же значит, про все рассказывать. Иначе само по себе будет грех. А я про всё — не могу; Богу — могу, а человеку не буду, не его это собачье дело. Я знаю, что это вроде как и не человеку на самом деле, но он же слышит, все-таки? И запоминает.

— Хорошо, эту тему мы обсудим как-нибудь позже, — не дав Бруно продолжить, кивнул Курт. — Рассказывай дальше по делу.

— Ну… Так вот и жили несколько лет. Бояться меня вроде как перестали, зато вдруг все жалеть начали. Вот я даже и не знаю, что хуже; раньше ко мне хотя бы не лезли и не пытались воспитывать все кому не лень.

— Ты просто не привыкла к человеческому вниманию. Особенно женскому. Оно, согласен, может довести до белого каления.

Нессель не ответила, поджав губы и неопределенно качнув головой, и продолжила, помедлив:

— А пару лет назад у нас поселилась семейная пара — торговец с женой. Старые уже, лет по пятьдесят обоим, и одинокие. Берта про это прямо не говорила, но я поняла так, что детей у них никогда не было; я предлагала узнать, кто из них бесплоден, и попытаться сделать что-то, но они отказались — сказали «а теперь зачем нам, в такие-то годы». Я и не лезла больше…

— Постой, — осторожно и по-прежнему мягко перебил ее Бруно. — «Попытаться что-то сделать»? Ты умеешь изменять природу бесплодных? Как?

— Я не умею, — торопливо и напряженно отозвалась Нессель, все так же не глядя на него прямо. — Точнее, я никогда не пробовала — мне только мама рассказывала, что надо увидеть и на что прилагать силы, но сделать что-то такое я не пыталась. Не с кем было. Я и не уверена, что у меня получилось бы, но в таких случаях ведь терять все равно нечего, а брать какую-то плату, если бы ничего не вышло, я бы не стала. Да я вообще без платы хотела, просто так, потому что они были добры с Альтой и потому что мне их было жалко…

— Не волнуйся, — улыбнулся Бруно. — Я не пытался тебя в чем-то упрекнуть; попросту я, прямо скажу, удивлен. Никогда о таком не слышал и не знал, что нечто подобное возможно.

— Ну да, — буркнула Нессель чуть слышно, — ведь ведьмы творят только зло. Убить только кого или порчу навести, или вот плод выкинуть — это да, а помочь — да ни за что.

— Прямо скажу, что да, — кивнул Бруно со вздохом. — Даже не представляешь, насколько и какая ты редкость. Но удивлялся я не этому, а твоим возможностям.

— Говорю же, нет никаких возможностей: я не знаю, умею ли я это.

— У тебя еще вся жизнь впереди, чтобы это узнать, — заметил Курт, взглядом велев духовнику умолкнуть. — Так стало быть, к Альте они были добры, ты сказала… И это к ним твоя дочь ушла перед тем, как исчезнуть?

— Да, к ним, — болезненно дернув уголком губ, подтвердила Нессель. — Она часто ходила к этой паре в гости; да к ним все окрестные ребятишки бегали, они всех привечали. Берта их угощала вкусностями, а Томас вырезал всякие фигурки из дерева — лошадок, лодочки… Эти двое даже ко мне относились так, будто мне десять лет, я едва отбивалась от них.

— От таких лучше не отбиваться, — хмыкнул Курт сочувствующе. — По себе знаю: проще смириться.

Нессель не улыбнулась в ответ, молча уставившись в столешницу перед собою и словно решая, стоит ли произносить вслух то, что роится в ее мыслях.

— Они мне… не нравились, — произнесла она, наконец, подняв глаза к собеседнику.

— Та-ак, — протянул Курт, посерьезнев, — а вот отсюда поподробней. Чем именно не нравились, в каком смысле и почему? Когда такое говоришь ты, есть смысл над этим задуматься.

— Я не знаю, что сказать, — нерешительно отозвалась Нессель. — Не хочу обвинять людей на пустом месте, понимаешь? Но мне было неуютно рядом с ними. В их присутствии все было в порядке, ни о чем таком я не думала — не скажу, что они были неприятными людьми, что вели себя как-то не так, и говорить с ними было легко и приятно, а уходишь от них — и чувство такое, словно вылезла из глухого колодца.