Надежда Попова - И аз воздам

Нессель не улыбнулась в ответ, молча уставившись в столешницу перед собою и словно решая, стоит ли произносить вслух то, что роится в ее мыслях.

— Они мне… не нравились, — произнесла она, наконец, подняв глаза к собеседнику.

— Та-ак, — протянул Курт, посерьезнев, — а вот отсюда поподробней. Чем именно не нравились, в каком смысле и почему? Когда такое говоришь ты, есть смысл над этим задуматься.

— Я не знаю, что сказать, — нерешительно отозвалась Нессель. — Не хочу обвинять людей на пустом месте, понимаешь? Но мне было неуютно рядом с ними. В их присутствии все было в порядке, ни о чем таком я не думала — не скажу, что они были неприятными людьми, что вели себя как-то не так, и говорить с ними было легко и приятно, а уходишь от них — и чувство такое, словно вылезла из глухого колодца.

— А что с… — Курт помялся, скосившись на Бруно, и докончил: — с «нимбами»? Ты говорила, помнится, что он есть у любого человека, и у меня он неприятного серо-багрового цвета. Что было у них?

— Я не могла их увидеть, — вздохнула Нессель. — Никак.

— Вот это уже интересно… Тебя это не насторожило? Или такое случается?

— Случается; ведь тебя я видеть перестала, как только ты узнал о том, что я это могу. А ты не обладаешь никакой силой, кроме сильного духа, который и ограждает тебя. И есть люди, редко, но попадаются, которых тоже нельзя разглядеть, потому что они не любят пускать в душу посторонних. Над ними тогда только что-то вроде дымки, по ней видно: к ним лучше не лезть, они могут быть добрыми, злыми, благодушными или ненавидящими, но ты этого не поймешь, потому что они не хотят. Можно проломить такое, но я не стала. Я решила — это из-за детей. Наверно же их за столько-то лет уже извели расспросами да сочувствием, а то и порицанием; ты же знаешь, как любят люди находить Господню кару во всем подряд…

— Да уж, представляю, — согласился Курт. — И еще вопрос. Ты говоришь о них «были». Почему? Просто потому что они остались в прошлом, в деревне, из которой ты ушла, или для этого есть иные причины?

— Они пропали оба. В тот же день, что и Альта.

— Кхм… — проронил Курт, распрямившись, и медленно выдохнул, увидев, как опустил голову духовник. — Готтер, я надеюсь, что в твоей жизни больше не возникнет ситуация, когда тебе придется отвечать на вопросы следователя — любого; но на будущее все-таки имей в виду: с этого и надо было начинать.

— Ты сказал, что «начнем сначала», — огрызнулась она. — А начало было там, где на меня перестали смотреть волком в деревне, а мою дочь начали считать почти за свою.

— Она права, — заметил Бруно тихо; Курт отмахнулся:

— Да-да. Права, признаю, я бы все равно об этом спросил… Но сейчас давай все же к делу; судя по всему, именно к его сути мы и подобрались. Иными словами, твоя дочь исчезла вместе с этой парой?

— Она исчезла с ними в один день, — уклончиво ответила Нессель. — Я не хочу…

— … обвинять кого-либо на пустом месте; знаю. И все-таки.

— Да, — неохотно согласилась она. — Думаю, они исчезли вместе. А точнее, я думаю, что Томас и Берта украли мою дочь. Я не знаю, как они вынудили ее остаться с ними — обманом или запугали — но это они. Слишком совпало все… Найди их, Курт. Пожалуйста. Я знаю, слышала, что Инквизиция может найти кого угодно, из-под земли достанет, я понимаю, что это не по вашей части, но ведь ты обещал, что поможешь, так помоги!

— Я помогу, — успокаивающе произнес Курт. — Хотя не могу не сказать, что слухи… скажем так, не всегда правдивы; а если точнее, то они порой приписывают людям свойства, коими эти люди не обладают. Словом, наше всемогущество несколько преувеличено. Но я обещаю, что сделаю все, что только будет в моих силах. Для начала — мне надо знать, как выглядели эти двое, вообще знать о них как можно больше — как ходят, как говорят, прикрывают ли рот, когда чихают, нет ли в их речи каких особых словечек; все, что вспомнишь. Начнем с Берты. Какая она?

— Она… обычная, — растерянно проговорила Нессель, и на мгновение показалось, что сейчас она расплачется. — На вид такая добродушная пышка… Не толстуха, но баба в теле. Говорила всегда тихо и так ласково-ласково, как будто у нее все кругом — дети, и рядом еще дети спят. Невысокая, с меня ростом, почти седая уже, но когда-то волосы точно были темные. Не черные совсем, но темные. Глаза карие, нос такой… пупочкой. Знаешь, как гриб, когда он только-только вылез из мха и еще не раскрылся. Никаких особых повадок за нею не замечала или чего-то такого.

— Хорошо, — кивнул Курт, — к ней еще вернемся. А Томас? Вообще, сходу сможешь сказать, кто на твой взгляд в их семье был главный — он, или там жена верховодила?

— Мне кажется, что он, — нетвердо предположила Нессель. — Томас — он другой совсем. Уверенный такой, крепкий, как вяз. По виду ясно, что уже немолодой, но силой от него просто пышет; рослый, широкий, тяжелый… Точно медведь. Глаза у него серые, волосы светлые, но тоже уже с сединой… Что еще сказать… Вот ладони еще — широченные, будто лопата; я даже удивлялась, как он такими лапищами управляется с фигурками, что детям вырезал…

— Стой-ка, — для самого себя неожиданно тихо проронил Курт, и она умолкла, гладя на него оторопело. — Погоди, — повторил он медленно, тщательно выговаривая каждое слово. — Сейчас не перебивай меня и послушай; я кое-что скажу, а ты потом поправишь меня, если я неправ или что-то напутал. Договорились, Готтер?

— Да… — растерянно согласилась она, бросив на напрягшегося Бруно испуганный взгляд; Курт кивнул:

— Стало быть, дело было так: около двух лет назад в вашей деревеньке поселилась семейная пара, которую раньше там никто не видел. Он — торговец; id est, уезжал время от времени и потом возвращался снова, и это никого не беспокоило. Так?

— Так.

— Он проявлял внимание к твоей дочери, приглашал ее в гости, проводил с нею много времени; говорилось с ним легко и вообще, он располагал к себе людей с легкостью. Он высокий, сероглазый, лет около сорока семи, с очень широкими ладонями и… крючковатым, как у совы, носом.

— Да… — повторила Нессель чуть слышно. — Но… Ты знаешь его? Знаешь этого человека, знаешь, где моя дочь?

— Я знаю этого человека, — согласился он так же негромко. — Но я не знаю, где твоя дочь.

— Сукин сын… — вымолвил Бруно тоскливо. — Он даже не утруждает себя тем, чтобы поменять тактику…

— А зачем, — безвыразительно отозвался Курт. — Если и эта работает. Приехать в далекую глухую деревушку, обосноваться там, жить тихо, время от времени выбираясь во внешний мир, чтобы обтяпывать свои делишки — и снова в берлогу. А пока наши люди рыщут по дальним селениям Империи, он спрятался там, где никому из нас и в голову не пришло бы его искать.