Вероника Иванова - Звенья одной цепи

Демоны? Пусть. Раз они есть на свете, значит, никуда от них не деться. К тому же имеются люди, способные их убивать. По крайней мере, одного такого убийцу я даже знаю лично. Двигаются быстрее взгляда? А может быть, это я не умею смотреть достаточно быстро? Обладают невероятными способностями? Но и самый последний сопроводитель кажется простому обывателю почти легендой. Эти да-йины всего лишь находятся где-то на одной из следующих ступенек. Где-то надо мной. Я вряд ли смогу когда-нибудь туда подняться, потому что не знаю дороги, но…

В смерти Оллис не стала ни прекраснее, чем была, ни уродливее. У ног градодержателя лежало мертвое тело и ничего более. Расслабившееся на самом последнем выдохе. И даже глаза были умиротворенно закрыты, словно женщина уходила, то ли покорно приняв свою участь, то ли радуясь ей. Только растерзанный ногтями и запятнанный кровью шелк вызывал вопросы.

– Что с ней случилось?

– Она умерла.

Парень с печальным лицом скорчил недовольную гримасу:

– Это я вижу. Ее тоже убили вы?

– Увы, нет. Я к ней даже не прикоснулся.

– «Увы»?

Ехидничает? Ну да, и я бы на его месте недоумевал. Но вспоминая, какое зрелище представало передо мной еще полчаса назад… Все же жалею. Может, не надо было быть настолько упрямым? В конце концов, жизнь дается всего один раз, а уж встреча с воплощением всех мужских желаний случается и того реже.

– Низ ее живота изранен. Кем?

Ею же самой, разве не видно? Вон все пальцы в засохшей крови.

– Я не знаю.

– Вы находились рядом. Неужели не видели?

Самое смешное, что нет. Хотя многое отдал бы за то, чтобы узнать, какие именно штуки проделывал за моей спиной охотник.

– В те минуты у меня были другие заботы.

Градодержатель устало потер виски:

– Помнится, я уже предупреждал вас, чем грозят подобные проступки.

– Такие разговоры не забываются.

– Я вынужден выдворить вас из Грента.

– Навсегда?

Вопрос прозвучал шутливо, хотя смеяться мне вовсе не хотелось. Впрочем, для слез повода тоже не было. А вот для злости – сколько угодно. Как я буду объяснять своим дольинским подопечным, что мне заказан путь в вольный город?

Какие слова должны были прозвучать в ответ, так и не стало известно, потому что в комнату вошла Марис. Уверенная, спокойная, словно не замечающая нашего присутствия, она остановилась возле тела погибшего прибоженного, склонилась над ним, дотронулась кончиками пальцев до лба над переносицей Оллис, потом до застывших губ и что-то прошептала. Может быть, возносила молитву, может быть, прощалась. А после, выпрямившись, нашла глазами парня, который лишился руки.

Он сидел, прислонившись к стене, бледный от потери крови, но все еще живой и, как уверил лекарь, перевязавший рану, вполне способный дожить до преклонных лет. Сидел, отрешенно глядя на суету, наполнившую комнату. Правда, когда парень увидел Марис, в нем что-то словно вспыхнуло и тут же угасло. Словно давешние угольки в глазах да-йина. А потом, не говоря ни слова и ничуть не изменившись в лице, страж кумирни – теперь стало понятно, что никем другим он попросту не мог быть, – потянулся левой рукой к голенищу сапога.

Остановить самоубийцу успел бы только демон. Ну, может быть, еще охотник на демонов. А мне и градодержателю оставалось только беспомощно смотреть, как следующим же движением страж вонзил длинный узкий нож себе под подбородок. По самую рукоятку.

Губы Марис снова шевельнулись в беззвучной молитве, столь же короткой, как та, которой была напутствована в последнее странствие Оллис, а следующая фраза была обращена уже не к мертвецу, а к вполне живому человеку:

– Теперь можете выдворить из города и меня.

Градодержатель растерянно моргнул:

– Зачем вы приказали ему умереть?

– Он мог выбирать. И выбрал возвращение на прежний путь.

– Какой еще путь?!

Вместо ответа Марис на мгновение прикрыла глаза, словно сосредотачиваясь, и над нашими головами густо-синим росчерком прямо в воздухе возник пылающий круг, рассеченный пополам чем-то вроде клинка. Юноша благоговейно приоткрыл рот, и я тоже поймал себя на мысли, что таращусь на явленное чудо, как малолетний ребенок. Двуединые знаки являлись только по особым праздникам и только в кумирнях, но чтобы вот так, запросто, в комнате гостевого дома…

– Эта женщина – сестра и брат мне по вере. Она ослушалась заповедей и сошла с назначенного пути, увлекая за собой еще одну заблудшую душу. Меня направили, чтобы вернуть беглецов в лоно веры. Так или иначе.

Пожалуй, тон, которым все это было произнесено, сделал бы честь даже моему знакомому золотозвеннику. А меня заставил задуматься, насколько могущественной была Марис на самом деле. И нуждалась ли в моей помощи хоть когда-нибудь.

Она-он, словно уловив мои мысли, успокаивающе улыбнулась:

– Мне дана власть лишь над теми, кто верует.

Лучше бы не говорила. Что ж, получается, я даже в верующие не гожусь?

– А теперь, если позволите, я должна позаботиться об их телах должным образом.

– Да-да, конечно… – пролепетал градодержатель.

– И не откажусь, чтобы ваши помощники оказали содействие и мне.

Юноша послушно закивал, получив сей недвусмысленный приказ, а я, рассудив, что до меня больше никому нет дела, выбрался из пропахшего кровью дома на свежий воздух.

Человеческая жизнь стоит немногого. Иногда всего лишь одного удара. Иногда – взгляда. И обрывается в самый неожиданный момент, словно натыкаешься на невидимую стену и расшибаешься. Намертво. Твой путь прерывается, когда вокруг все только начинает разбег. Еще несколько дней, и весна полностью вступит в свои права, а потом будет лето и далее, далее, далее… Интересно, те, кто останавливается, жалеют, что не увидят следующий рассвет? Или, напротив, радуются, что избавлены от созерцания повторения одного и того же?

Оллис хотела стать целой. Так сказал охотник. А может быть, цельной? Не представляю, каково это, быть одновременно и мужчиной и женщиной. Или представляю? Наверное, это чем-то похоже на желания, борющиеся друг с другом, вроде тех, что посетили меня. Но когда они рано или поздно сталкиваются, не остается ничего, кроме осколков, и не дать затеряться на образовавшейся пустоши способен только… Долг.

Если бы меня не вело что-то, мне самому не подчиняющееся, все могло бы сложиться иначе. Я уступил бы чарам красавицы.

И был бы счастлив.

До смерти.

Ну или, по крайней мере, до сумерек, подобравшихся к моему сознанию и телу совершенно незаметно. Неужели все это время я был на ногах? Похоже. Гудят и ноют. Зато привели меня туда, куда и следовало, пусть и не на первом же большом круге.

Трапезный зал гостевого дома был уже наполовину заполнен ожидающими ужина, но лица купцов заметно изменились по сравнению с прошлым вечером. Я подумал было, что зашел не туда, проходя к лестнице. Только Натти по-прежнему лежал на кровати, закрыв глаза. Правда, не спал, потому что спросил сразу, лишь я перешагнул порог: