Елена Павлова - Золотой Лис

То, что за восемь лет в памяти своей она успела изрядно идеализировать своих друзей, она уже поняла. Не втискивались живые друзья в узкие рамочки своих портретов. Кроме того, она повзрослела, а они — нет, особенно Квали. И все их подвиги восьмилетней давности в теперешнем её понимании отдавали вопиющим ребячеством, безответственностью и самонадеянностью. Ремнём бы всю их Руку хорошим! Разложить и всыпать! Да она и сама была не лучше. Но это было восемь лет назад. А насколько другим окажется Дон? Настоящий Дон, а не то, что осталось в памяти? И тому, что у них дочь, он не обрадовался, наоборот, всех запугал чуть ли не мировой войной. А насколько изменилась она сама? Может, такая, как сейчас, она Дону уже и не нужна — слишком много горечи накопилось в душе, устала, постарела. Восемь лет для человека — это много, у неё это свой дом, Птичкина школа, Ника — целая жизнь. На душе было тягостно и смутно. Да ладно, от серпа не увернёшься, надо пойти и… и… Хотя бы пойти.

— Пойду я, Рола. Завтра — не знаю, а послезавтра точно откроемся.

На крыльце корчмы постояла ещё, преодолевая внутреннее сопротивление, потом — а, какого гоблина! — шагнула внутрь.

Риан исчез, Квали и Птичка пили компот за угловым столиком. В проходе валялся на полу Дон, Ника кралась к нему с хищным рычанием. Понять, во что играют, было несложно.

— Мама, мамочка, смотри, какой у нас с Птичкой папа получился! — завопила Ника, увидев мать. — Иди, иди, я тебе покажу! — тянула она Лису за руку. Дон сел с проказливой улыбкой, Птичка и Квали захихикали в кулачки. — Вот! Это наш папа! Он вампир! — с гордостью объявила Ника.

— Да, я вижу, — кивнула Лиса. — Тебе нравится?

— Да-а… — Дон вдруг клацнул зубами и зарычал. Ника восторженно взвизгнула, бросилась на него и повалила на пол. Дон захохотал.

— Сумасшедший дом, — обречённо сказала Лиса. — Вы знаете, сколько времени? Ночь на дворе! Птичка!

— Ну, ма-ам, ну пятнадцать мину-уток! Я её уложу! Сейчас, только компот допьём. А посуду я помыла уже, ты не беспокойся!

— А ну вас, — махнула Лиса рукой и вышла на крыльцо в сад. В след ей летело:

— Папа, папа, ты вампир-р-р?

— А то! Вот сейчас за пузо — ам! Р-р-р! — счастливый Никин визг и хохот на три голоса.

Неожиданно охватило ощущение чуждости и ненужности, будто она была лишней, чуть ли не помехой этому веселью. «Вот и всё», крутилось в голове, «Вот и всё». Она прислонилась головой к резному столбику навеса, вглядываясь в ночь. Из окон, ставших витражами, лился разноцветный весёлый свет, но быстро истаивал, не в силах развеять тьму, охватившую мир. И светляк на тополе за забором светил сквозь листья тускло и невнятно. Так и у меня, думала Лиса, так и у всех. Только маленький освещённый пятачок достаётся нам посреди ночи. У кого-то больше, у кого-то меньше, но этого всё равно так мало, так безнадёжно мало. Не подошёл. Даже с полу не встал. И зачем пришёл? Зачем вампиру ребёнок? Собирается остаться? Или ему просто наплевать, что Ника будет потом о нём спрашивать? Ну и ладно, не больно-то хотелось, просить не собираемся! Переживём. Не надо было его сюда привозить, только себе проблем прибавила. Отправила бы его вчера в Казарму — и все дела. Но это сейчас она такая умная, а вчера она уже и соображать-то была не в состоянии, столько всего навалилось.

Ни звука не раздалось за спиной, ни шагов, ни скрипа двери, а Дон уже обнял её сзади, ткнулся носом в макушку: Лиса вздрогнула от неожиданности.

— Привет! Бить будешь? — прошептал в самое ухо.

— А смысл? — фыркнула Лиса, досадуя на свой испуг. А мех, мягкий, чёрный и пушистый, уже окутывал в Видении, грел и успокаивал. А она и забыла, как это было…

— И это правильно! — обрадовался Дон. — А чего сбежала? И фырчишь, как голодный ёжик? Смотри, переименую! Лис с колючками не бывает! Всё ещё злишься?

— А то не за что? — возмутилась Лиса.

— Не-е, — с глубоким убеждением уверил её Дон. — Я хороший, чесслово! И подарки купил — всё, как обещал! Наверху лежат, потом посмотришь!

— Подарки? — подозрительно нахмурилась Лиса.

— А то! И ватник, и коврик — всё, как договаривались! Вот котелок не закоптил ещё, ты уж извини, завтра обязательно…

— Ах, ты!.. — Лиса саданула локтем назад. Дон, смеясь, увернулся, обнял ещё крепче, провёл губами по шее за ухом. — Опять?

— Ага, — засмеялся Донни. — Соблазняю честную женщину! Причём, что интересно, свою жену! Дорогая, я тут по случаю новой тушкой обзавёлся, так она — представляешь? — хочет всего и сразу! М-м-м? А где у тебя тут юбка расстёгивается?

— Это платье! — мстительно процедила Лиса.

— Ах, ах, достопочтенное и благопристойное платье! Примите мои глубочайшие соболезнования по поводу вашей столь прискорбной, безвременной и скоропостижной кончины! — материя на спине с шелестом разошлась сверху донизу под когтем бритвенной заточки.

— Ах, ты!.. — возмущённо дёрнулась Лиса. Но это было и всё, что она смогла сказать. Не до платья стало. И развеялось по ночному ветру привычное, но изрядно надоевшее одиночество. Остались только обжигающие прохладой губы и руки, сильные, надёжные, способные с лёгкостью необыкновенной разорвать в клочья любого врага, но с ней такие бережные и ласковые. Любовь? Может быть, но лучше об этом не говорить, тем более — не спрашивать — ведь соврать ей он не сможет…

Всё-таки, хорошо в саду тёплой летней ночью.

— Это что?

— Ватник!

— Бархатный?

— Ну бархатный ватник, подумаешь! Обрати внимание: зелёный, долго искал, между прочим!

— До полу?

— А то! Ну и что? Ну и до полу ватник!

— С кружевами?

— Ну, с кружевами ватник, плохо, что ли? Всё, как договаривались: декольте, в талию и с оборочками! Чего ты? Видишь — стёганый, значит — ватник.

— Ох, До-он! Какой же стёганый? Это букле! А воротник?

— А что воротник? Рыжий, меховой, нормально, тебе идёт! Как раз в тон волос! На зиму же, тёпленький! Куда ж зимой без меха?

— До-он! И куда я в таком ватнике пойду? Кроличьи клетки чистить?

— Ну, зачем? В нём можно в гости ходить…

— В ватнике?

— Ну дома ходи — я любоваться буду…

— Ватником?

— Ну, Лиса-а-а! Я буду любоваться тобой в ватнике. И не только любоваться! Вот, иди сюда, на коврик…

— Упс… Дон… А там на еду-то хоть осталось? После коврика?..

— А то! Вот, блин, надо было тот парчовый брать, там всего-то две пуговицы было…

В саду, конечно, хорошо, но на шелковом, с плотным пятисантиметровым мягким ворсом, ковре, которым застелена двуспальная кровать, тоже очень и очень неплохо…

Два года спустя. Продолжение плетения