Джоэл Розенберг - Путь к Эвенору

Прослушал. Плохо.

Я довернул ключ, аккуратно убрал его и повернулся — на носках.

В сероватом свете стояли Эйя и Джейни — бок о бок. Джейни — в тяжелой черной ночной рубахе, стянутой в талии толстым бархатным шнуром. Рубаха была слишком велика ей: подол подметал пол, руки прятались в рукавах. Выглядела она совсем маленькой — слишком маленькой, чтобы вмешивать ее в эти дела.

Эйя набросила белую шелковую сорочку — чуть ниже бедер. Пальцы нервно играли с пояском. Глаза припухшие со сна, но вовсе не заспанные.

Я попробовал догадаться, кто из них кого разбудил, и решил, что, наверное, Эйя Джейни. Эйя знала — черт, да все знали, — что если кто и сможет меня урезонить, то Джейни.

— Привет, пап, — прошептала Джейни.

— Привет, радость моя, — тоже шепотом отозвался я. — Ну, что у нас нового?

С печальной улыбкой — никогда прежде не видел, чтоб Джейни улыбалась печально, и не скажу, что мне это понравилось — она взяла меня за руку и повела по коридору на площадку наверху лестницы.

— Кое-что произошло, пока тебя не было, — сказала она. — Кое-что, о чем мы все дружно делали вид, что не знаем. Эйя волновалась, что ты можешь натворить глупостей, но я ей сказала — мой отец разберется со всем как Цивилизованный человек и никого не тронет. — Она помрачнела. — Скажи ей, что я права, пап.

Я — нечто большее, чем собрание гормонов и рефлексов; я могу задыхаться от ярости — а так оно и было, — но решать, что делать, буду я, Уолтер Словотский, а не моя злость. Решаю я, а я решил, что взрываться не стану. Не здесь, не сейчас; вообще никогда. Этой проблемы не решить ни ножом, ни пистолетом — не решить, и все тут.

Так что я заставил свои кулаки разжаться.

— Конечно, лапочка. Без проблем. Правду сказать, я решил, что мы с твоей мамой друг от друга свободны. — Что ж, это, возможно, и правда. С мгновения пару минут назад — что я бы там ни надумал себе на «Делените». Проклятие, мы могли бы пока подождать с разводом, но всякий раз, видя ее, я вспоминал бы ее и Брена в постели, а любое мое прикосновение напоминало бы ей... черт знает, о чем она там вспоминала.

Катись оно все...

Эйя улыбнулась.

— Это ни для кого не будет просто, — сказала она. Ее золотисто-каштановые волосы сбились ото сна; мне захотелось причесать их — рукой. Она вложила свою ладошку в мою и крепко пожала. — Но все образуется. Верь мне.

— Разберемся, — ответил я, усталый до невозможности.

Она коротко кивнула.

— А пока что, — попросил я, — может, кто-нибудь найдет мне кровать?

Джейни отвела меня вниз — в незанятую комнату этажом ниже — и чмокнула в щеку.

— Увидимся днем. Доброго сна. — И убежала по коридору, путаясь в слишком длинном подоле рубахи.

Эйя на миг нырнула в мои объятия, руки ее притягивали, а не отталкивали, тело было живым и теплым. Она положила голову мне на грудь, потом подняла лицо и быстро, нежно поцеловала меня в губы.

— Позже, — сказала она и тоже ушла.

В комнате было темно, слегка пахло плесенью. Кровать была колченогой, и плесенью пахла отнюдь не слегка. Но в смертельной усталости есть свои преимущества: вы проваливаетесь в сон, едва рухнув в постель.

Все тот же кошмар.

Мы пытаемся вырваться из ада, толпой мчимся по улицам Эвенора, убегая от волкоподобных тварей, для которых мы — лишь игрушки или добыча. Здесь все, кого я любил, и еще лица, знакомые и незнакомые.

Впереди перекресток, и я знаю, что если свернуть под верным углом — это приведет нас к свободе. Я кричу, куда свернуть.

Кажется, получилось. Те, кто сворачивает, исчезают — и я знаю откуда-то, как знают только во сне, что они спаслись, не попали в Место, Где Плачут Деревья.

Но похожие на волков твари приближаются, а с ними — неуклюжие орки, с их лап капает кровь.

И тогда я вижу его — Карла Куллинана, отца Джейсона. Он стоит над толпой, на голову выше всех, лицо его сияет, на руках, на груди, на бороде — пятна засыхающей крови.

— Их надо задержать, — говорит он. — Кто со мной? Он улыбается, будто мечтал об этом всю жизнь, чертов болван.

— Я, — откликается кто-то.

Из толпы возникают фигуры — в крови, кто-то изувечен, кто-то хромает.

Впереди всех — Тэннети. Не состарившаяся, похудевшая, ие усохшая, а молодая, яростная Тэннети со своим насмешливым оскалом.

— Меня запиши, — говорит она.

Следующая — Энди, соблазнительно затянутая в кожу, на левой руке — маленький кожаный щит, в правой — дымящийся пистолет. Она улыбается мне.

— Ты же не думаешь, что я без магии ничего не стою? Мой брат Стив примыкает штык к разряженной «М-16».

Ободряюще улыбается.

— Острые края не заест, правда, Сверчок?

Карл смотрит на меня — они все смотрят на меня, — на его окровавленном лице — вопрос.

— Уолтер? Чего же ты ждешь?

Я собираюсь ответить, собираюсь сказать им всем нечто важное, но...

...просыпаюсь в холодном поту. Вокруг — темнота.

Всего только сон. Подумаешь, велика важность, твердил я себе, отирая со лба испарину.

Было темно. Я проспал — или, если быть точным, промаялся кошмаром — весь день и добрую часть ночи.

Пока я спал, кто-то входил — и не только положил мне чистую одежду, но и наполнил бронзовую ванну, подставив под нее жаровню — вода не нагреется, но хотя бы ледяной не будет.

Я разделся донага, потом, прежде чем натянуть штаны и рубаху, обтер грудь и лицо. Ванна может и подождать — покуда я не поем. Но не дольше того. Хорошенько отмокнуть в горячей воде — то, что доктор прописал.

Я сглотнул. Ладно. Что теперь?

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался я, и нож скользнул мне в ладонь.

Я, конечно, не собираюсь драться с Бреном, но он может этого и не знать. А двое для драки нужны вовсе и не всегда. Вошла Энди — с лампой и полным подносом.

— Я велела одному из часовых прислушиваться к малейшему шороху отсюда, — сказала она. — Хотела перехватить тебя, прежде чем начнется... суматоха.

Я заставил себя улыбнуться. Удачное она подобрала слово. Суматоха. Оно мне понравилось.

— А еще ты хотела со мной поговорить. — Я оторвал кусок холодной курятины. — Ты хотела поговорить со мной о чем-то еще, о том, скажем, что теперь, когда ты больше не маг, ты хотела бы заняться тем, что Карл называл семейным бизнесом, и что тебе нужен учитель, а так как мне здесь какое-то время будет не слишком уютно, не соглашусь ли я быть этим учителем?

Энди кивнула. Без улыбки. Просто кивнула. Вот интересно, подумалось мне, неужели единственное место, где она теперь улыбается, — мои кошмары?

— Именно, — обыденно подтвердила она.

— И что, по-твоему, я должен сказать?