Елена Хаецкая - Искусница

Когда Деянира выпила вина и, по заверениям Тиокана, сделалась опять «желтенькая» (боги, что он подразумевает под этим определением?), хранитель уставов присел боком на стол и навис над девушкой.

— Мы остановились на том, что Авденаго — кем бы он ни был — показался тебе посланцем Джурича Морана.

Деянира моргнула.

— Да.

— Почему тебе так показалось?

— У меня нет возможности перечислить все причины. Многие из них иррациональны. Но я твердо убеждена в своей правоте. Господин Тиокан, вы должна знать: Авденаго — не просто тот, кто встречал Джурича Морана и пострадал от него; Авденаго — морановский холуй и выкормыш. Он явился в Гоэбихон с определенной целью. И, боюсь, добился своего.

— Оч-чень интересно… — Он поковырял пальцами собственный подбородок, а затем надвинулся на Деяниру и громким шепотом проговорил: — Ну а теперь я спрошу тебя кое о чем, и будь любезна — ответь мне правду, чего бы тебе это ни стоило.

— Хорошо, — кивнула Деянира, озадаченная.

— А ты-то сама, часом, — не морановское ли отродье?

Деянира вскочила, опрокинув стул.

— Что вы себе позволяете?

— Да я просто так… — примирительно отозвался Тиокан. — Что, ответить трудно?

— На подобный вопрос? — кипела Деянира.

— А что такого в моем вопросе? — Тиокан пожимал плечами, бегал глазками и ежился.

Вот когда он выдал себя с головой!

Есть, есть на него управа.

И смутить его, оказывается, нетрудно. Он ведь ханжа, как и большинство добродетельных граждан Гоэбихона. Нужно только прикинуться еще большим ханжой, нежели он сам. Только и всего.

— Для начала, вы меня назвали «отродьем», — сказала Деянира. — Это к вопросу об энергичных выражениях, против которых вы меня предостерегали.

Он махнул рукой:

— Ну и что? Я мужчина. Когда я прибегаю к ужасным словам, это не выглядит так уж… ужасно.

— Возможно. Если бы вы разговаривали с другим мужчиной. А я — женщина. Девушка, — добавила Деянира многозначительно. — И я отнюдь не рассталась с желанием когда-либо вступить в честный брак. Но как я смогу жить в добродетельном супружестве, если в моих ушах постоянно будут звучать подобные выражения?

— Прости за откровенность, Деянира, но о замужестве ты сразу можешь забыть, — Тиокан постепенно оживал. Она неправильно его запугивала! И теперь уже поздно исправлять ошибку. Добить врага в его логове не удалось… — Никто не возьмет в жены мастерицу твоего уровня. Ты ведь любого мужчину под себя подмять горазда, а кому это понравится?

— Евтихию же нравилось, — вздохнула Деянира.

— И где теперь твой Евтихий? Небось, потому и сбежал от тебя, что испугался… И никто его не осудит. Я первый не стал бы его осуждать. Ты ведь жуткое создание, Деянира. Думаешь, мне неизвестно, как ты, переодевшись солдатом, отобрала у торговца синие нитки?

— Я все оплатила, — запротестовала Деянира. — Это была честная сделка.

— Была бы ты настоящей женщиной, тебе вообще не пришло бы в голову выходить за ворота и проворачивать там авантюры, которые ты именуешь «честными сделками», — указал Тиокан. — А вот теперь пора бы тебе узнать, что я на самом деле думаю о тебе. Слушай, слушай. Я тебя внимательно слушал. — Он покивал собственным мыслям. — Ты — морановское отродье. Он тебя взрастил. Он вложил в твою голову разные идеи. Броэрек потому с тобой и возился, что хотел от тебя избавиться. Сплавить такую, как ты, из замка и повесить на шею городу. Что ж, я был ему обязан, так что он с легкостью добился своего. Возражений никаких. С легкостью… Да у тебя в глазах до сих пор сохранилось его отражение!

— Броэрека?

— Морана! Сколько ни моргай, не сотрешь. Он поселяется в глубине зрачка и время от времени таращится оттуда. Ни с чем не спутаешь. Я-то прежде такого не видал, хотя в книгах написано… Разные случаи, похожие на твой. Все в подробностях. Так что теоретическое представление я имею. Вот и собственными глазами поглядеть довелось. Да уж, впечатляющее зрелище. Отвратительное.

Он пощелкал языком.

— Ну вот как ты, такая, замуж выйдешь? Представь себе только: лежите вы с мужем в постели, он наклонится, чтобы тебя поцеловать и вообще исполнить супружеский долг, — и тут на него из твоих зрачков пялится совершенно посторонний мужчина! Что он о своей жене подумает? Разве пристало порядочной замужней женщине таскать в своих зрачках чужих мужчин?

— Только одного, — вяло возразила Деянира. — К тому же Джурич Моран — не мужчина.

— А кто же он, по-твоему?

— Тролль!

— Тролли — самые лютые мужчины, — сказал Тиокан не без горечи и даже, как показалось на миг Деянире, с завистью. — А уж Джурич Моран… Ладно, — Тиокан как будто решился на отчаянный шаг, например, прыгнуть в холодную воду, — ладно, Деянира. Ты рассказала мне о себе все самое неприглядное. Настало время и мне поделиться с тобой моими трудностями. Учти, они тоже выглядят не лучшим образом. Прямо скажем, ты будешь дурно думать обо мне, когда я открою тебе все. Но выбора нет. Ситуация сгущается, и тут уж поневоле приходится обращаться за помощью к кому попало. И чем хуже репутация у этого кого попало, тем лучше для дела. Видишь, я с тобой совершенно откровенен.

— Я не поняла, — сказала Деянира. — «Кто попало с дурной репутацией» — это я, что ли?

— А что, тут есть еще один человек с подобным пятном на репутации? — удивился Тиокан ее наивности. — Разумеется, я говорю о тебе! И ты говоришь о себе! Мы оба говорим о тебе, Деянира. Ты пришла ко мне за советом, я даю тебе совет: никому не рассказывай того, что сообщила мне. В обмен на эту услугу я требую, чтобы и ты, в свою очередь, оказала мне услугу. Для тебя, существа, напрочь лишенного совести и моральных принципов, выполнить мою просьбу не составит никакого труда.

— Теперь понятно, — кивнула Деянира.

Она даже утратила дар речи от растерянности. Может быть, стоит выбежать из здания гильдии с возмущенными криками? Или же попросту холодно приструнить нахала? Она не знала. Поэтому продолжала слушать.

— Давным-давно… — начал Тиокан.

Давным-давно в Гоэбихоне существовали две наиболее богатые и знатные семьи: Таваци и Гампил. Как это порой водится среди богачей, между ними то и дело ярким пламенем вспыхивала вражда, в другие времена подспудно тлевшая. Таваци утверждали, что причиной тому зависть, которую Гампилы испытывают к их мастерству (а все они в той или иной мере были ткачами); Гампилы же настаивали на том, что Таваци постоянно воруют их идеи для своих гобеленов и узорчатых покрывал.

В стародавние времена случалось, что город частенько подвергался опасности. Сейчас в такое трудно поверить, но тогда Гоэбихон то и дело становился объектом покушений со стороны разного рода разбойников. В мгновенья опасности все жители, презрев внутренние распри, становились на защиту любезного отечества своего.