Драконьи булочки (СИ) - Лариса Петровичева

От дракона шла тяжелая сокрушающая волна ярости. Мы с Алпином застыли, боясь пошевелиться — в такие моменты лучше притвориться мебелью и не привлекать к себе внимания. Госпожа Тоуль захлопала глазами, выставив вперед сумочку, словно щит. Оран обернулся к ней и она пролепетала:

— Нет-нет, не стоит мне помогать, я уйду сама, спасибо…

И вымелась из пекарни так быстро, что обогнала бы поезд.

* * *

Снаружи начал разливаться еще один скандал. Вдова голосила и причитала о том, что ее, приличную и порядочную женщину, едва не убили в пекарне распутницы Джины, что ее унизили, надавали пинков и едва не отправили на тот свет, а она лишь пробовала воззвать к моей совести, которой у меня отроду не было. Большой Джон прошел к дверям, высунулся на улицу и поинтересовался:

— А вы порядочной стали, когда второго мужа мышьяком отравили или когда первого на печи повесили?

Вдова обернулась на гнома и поперхнулась словами. Насчет мышьяка и повешения никто не знал точно, но мужья у нее не задерживались и умирали так, чтобы оставить законной половине все свои денежки. Незамужним девицам вдова всегда советовала выбирать мужа постарше, со слабым здоровьем и набитым кошельком.

— Или когда выгнали дочь второго мужа из дому? — Алпин вышел из пекарни и присоединился к скандалу.

— Нет, я ошибся: первого вы не повесили на печи, вы его в ней поджарили! — голос Большого Джона ревел на весь поселок. Гномы не сразу влетают в свару, но уж если влетают, то держись. Поскандалить они любят, а кричат очень громко.

Оран подошел к разбитой витрине и принялся вытаскивать стекло и подносы с круассанами, засыпанные осколками. Вид у него был по-настоящему трагический — как у художника, который создал величайшее произведение искусства, и оно было уничтожено у него на глазах. Не восстановить, не вернуть. Остается лишь убрать остатки и осколки.

Может ли еда быть искусством? Может. Глядя на Орана, побледневшего и сокрушенного, я и правда видела не пекаря, а художника.

И его сердце было разбито, как витрина.

— Мне очень жаль, — с искренним сочувствием сказала я. Оран вздохнул.

— Теперь все это только выбросить, — произнес он. — Вы знаете, со мной произошла одна история, когда я странствовал. Одна барышня бросила краюху хлеба на землю. А потом наступила на нее, чтобы не замарать туфельки в луже.

Он сгрузил стекло в мусорный ящик и с нескрываемой болью отправил туда выпечку.

— И это вас шокировало, — вздохнула я. — И не только вас.

Оран кивнул.

— Знаете, почему нельзя бросать хлеб на землю? — спросил он так, будто мой ответ был для него важен. — Портить еду?

Наверно, по той же причине, по которой нельзя было отправлять просроченные лекарства в больницы. Есть вещи, которые делать нельзя просто потому, что нельзя.

— Потому что хлеб это святыня, — ответила я. — И однажды его могут у нас отнять. И хорошо, если не навсегда.

Оран снова качнул головой. Принялся разбирать витрину.

— Верно. Для той барышни это была просто краюха хлеба, которого у нее много. А для меня — несколько часов жизни. И она бросила эти часы в грязь ради чистоты туфелек.

Мне сделалось жаль его. Очень жаль.

Оран потерял все, что у него было — и нашел то, от чего никогда бы не отказался. Он, дракон, существо с вершины мира, понял и принял всем сердцем то, для чего живут люди.

Простые истины, затертые так, что почти утратили смысл и суть.

Алпин вернулся в пекарню, оставив Большого Джона скандалить дальше — гном вошел во вкус и теперь перебирал всю родню госпожи Тоуль, раскладывая дедов и прадедов с точки зрения порядочности и общественной пользы. Со всех сторон выходило, что уж точно не женщине из семьи Тоуль делать мне замечания.

— Господа, наши дела полное дерьмо, — откровенно сообщил Алпин. — Вдова уже кричит о бойкоте пекарни. А почтмейстер задумался, не открыть ли собственное заведение.

— Пока он соберется да откроет, уже полгода пройдет, — вздохнула я. — У него дома маленькая печь, большие объемы не потянет.

Я потянулась было к одному из осколков стекла, что остался на витрине, но Оран выбросил руку вперед и сжал мои пальцы.

— Не надо, порежетесь, — произнес он.

А я замерла, забыв, кажется, как дышать.

Ко мне никогда не прикасался дракон. У него были сильные сухие пальцы, твердые и гладкие, и под упругой кожей текли струйки пламени. И что-то во мне вдруг пришло в движение и потекло навстречу этому огню — скрытому в далекой глубине, запечатанному проклятием так, что никогда не освободиться.

— Порежетесь, — глухо повторил Оран и убрал руку. Я невольно вздохнула с облегчением, не понимая, что это вообще было, и почему вся моя душа вдруг потянулась к этому прикосновению.

Пресвятые небеса, я давно не была так взволнована!

— И все-таки, — Алпин мрачно посмотрел в сторону дверей: Большой Джон продолжал скандалить возле входа в пекарню, отбрехиваясь от вдовы, и снаружи уже собралась приличного вида толпа. Кто-то поддерживал вдову, в основном, немолодые дамы, а кто-то был и на стороне гнома. Перепалка получилась, что надо. — Надо что-то делать. Если Спелл и правда решит открывать пекарню, к нему пойдут просто из вредности. А если его племянник, докторишка недоделанный, решит поучаствовать, то в наших булках найдут яд, которого там нет!

Да, все это выглядело очень похожим на правду. Я даже пожалела, что вернулась в Шин — теперь дело, которое должно меня кормить, может рухнуть.

Но я ему, конечно, не позволю. Справимся.

— Позови-ка Джона, — посоветовала я. — Хватит ему там глотку драть. Давайте лучше подумаем, что нам всем теперь делать.

* * *

Постепенно скандал утих, и люди начали расходиться по своим делам, поглядывая в сторону пекарни с самыми разными эмоциями на лицах. Оран и Алпин полностью разобрали разбитую витрину, и Большой Джон заметил:

— А у нее в сумке кирпич, не иначе. Как раз на такой вот случай. Ну ладно, я все починю, у меня руки нужным концом вставлены.

Гномы известные мастера, они умеют сделать любой ремонт, даже если никогда не работали, например, с камнем. Их ведет чутье мастерового человека — тоже в каком-то смысле творчество и талант.

— Так что там? — спросила я. — Дядюшка Спелл решил стать из плохого почтмейстера плохим пекарем?

Спелл всегда приносил измятые письма и газеты, которые выглядели так, словно на них переночевал горный тролль. О пунктуальности и доставке вовремя и речи не шло, но нам приходилось довольствоваться