Товарищ Йотунин - Адель Гельт

я, перехватив инициативу у гнома — очевидным образом, желающего развлечься. — Ты — Пузырь. Сам не при делах, но общаешься с Зур-Урамовскими. Темы мутишь… Пытаешься. Или я не прав?

Я, кажется, понял, почему этого мужика назвали Пузырем: ни разу ни до того, ни после, мне не удавалось увидеть, как кто-то большой и шарообразный становится маленьким и почти плоским — в смысле больше моральном, но все же! Пузырь, получается, сдулся.

— Я… Да, — согласился тот. — Просто… Хата, люди, как себя поставишь…

— Допустим, у тебя не получилось, — ответил я. — Поставить. Дальше что?

— Переигрываешь, потомок, — вдруг прорезался голос дохлого эльфийского царя. — Напомню: у тебя нет задачи запугать этого вот, пусть он и гад распоследний, до потери памяти. Наоборот, требуется втереться в доверие!

— Хотя ладно, — я показал гному невидимый Пузырем жест: мол, отвали, покамест. — Будем считать, что проявил. Просто чуть меньше спеси, сечешь?

Странное сочетание слов я применил сознательно: нужно мне было, с одной стороны, раздергать оппонента, с другой — не дать тому замкнуться в себе. Толку-то он него, замкнувшегося…

— Я не знаю, за что меня, — вновь сообщил Пузырь, — сюда. Говорят, облава. Метут всех подряд с раёна: кто при делах, кто не при делах, Шавкатиковских, Мариковских, тупо всех. Зур-Урамовских, вот, тоже… Даже не полиция! — толстяк вдруг понизил голос почти до шепота, — пацаны говорили, что видели опричника, да не просто!

— Киборга государева? — уточнил я.

— Да, — односложно согласился выспрошенный.

Тут важно было не передавить… Я ведь, как вы помните, менталист — но только в сравнении с местными, так себе, не особый. К тому же, несколько мешал стереотип моего родного мира — относительно устойчивости хуманов к прямому воздействию на разум.

Однако, решился, попробовал, не прогадал.

Всего-то и нужно, что как следует вглядеться в глаза подопытного, нашарить ментальным щупальцем центр принятия решений, потянуть за нужную струну души… Есть! Вот она!

— Меня тоже, — принялся я закреплять волшебный эффект приемом уже совершенно неврологическим, — киборг. Прямо с работы, из морга. Я, так-то, упокойщиком работаю. Честное дело, реальные темы… Теперь, походу, уволят, — я сделал вид, что повесил нос.

То, почти всегда работало, получилось и на этот раз.

Пузырь загадочным образом преобразился. Сейчас на меня снова смотрел тот, из мертвых воспоминаний: круглый, развязный, слегка хамоватый и очень, очень высоко себя ставящий, гопник.

— Если чо, нормальному пацану на раене всегда дело найдем, — несколько выспренно заявил Пузырь. — По специальности, сечешь?

— На мокрое не подпишусь, — заранее отговорился я. — Не по мне.

— Не мокрое, — гнусно ухмыльнулся толстяк. — Наоборот. Если кто-то уже мертвый вдруг не захочет…

— Мертвые не хотят, — проявил я профессиональные знания. — Совсем.

— Вот нам и надо, чтобы не хотели, ага.

— Кому это «нам»? — напрягся я.

— Да так, есть одна тема… — Пузырь явно сообразил, что сболтнул лишнего, и потому напрягся. — Ну не тут же, не при этих…

«Эти» недовольство проявили, но решили не обострять: разговор наш слышали от первого слова до последнего, да сообразили неким нутряным чутьем, что вот эти двое — тощий тролль и толстый человек — уже о чем-то между собой договорились. Значит, задирать человека стало себе дороже… Полы — они того, скользкими становятся внезапно.

Кстати, о полах. Вернее, о том, что…

Я вдруг понял, что последнюю, примерно, минуту, даже разговаривая разговоры с Пузырем, пристально вглядываюсь в те самые кровяные капли, все больше напоминающие теперь легендарную красную ртуть.

Округлые, блестящие, дрожащие… И никак не желающие сворачиваться! Резко и противно звякнули струны эфира: совсем неподалеку готовилось страшное.

— Что это, — мысленно вопросил я у духа великого предка, — может быть?

— Известно, что, — незримо усмехнулся тот. — Кровь.

— А что с ней? — не отставал я, — не так? Кроме того, что вижу я сам?

Со стороны это выглядело вот как: почти безволосый худой тролль внимательно уставился на что-то, расположенное на полу… Разумеется, всем стало интересно, и некоторые — конкретно, двое — даже подошли поближе.

— Сейчас… Расскажут, — посулил Гил-Гэлад. — Через пару минут. Кстати, я уже слышу шаги!

Я прислушался. Шаги — это слабо сказано! По коридору, ведущему к двери нашей камеры, сейчас бухали сапожищи, возможно даже — железные. Кто-то приближался с неотвратимостью рока, да нес новости, которых я бы слышать не хотел.

Еще — и это казалось мне тогда наихудшим из зол — в такт шагам принялась пульсировать, выходя на болевой режим, моя несчастная, хоть и умная, голова.

Шаги замедлились, после — затихли совсем.

Открылось окошечко, вмурованное в дверь. Камеру оглядел чей-то внимательный электрический взгляд: боевой протез глаза я, конечно, признал.

Загремели зачарованные — мне бы, пожалуй, потребовалось не менее минуты на то, чтобы открыть их изнутри камеры — засовы.

Дверь распахнулась сразу вся.

— Йотунин! — Электрический глаз нашарил меня почти сразу же. — С вещами на выход!

Мне оставалось только подчиниться.

Дверь закрылась, отсекая меня от недавних сокамерников — включая и Пузыря, с которым я только-только успел наладить робкое подобие контакта.

— Куда мы? — вообще, спросить хотелось иное: «кто вы», и, пожалуй, еще «где господин капитан», однако, что-то мне подсказывало, что на первый вопрос мне не ответят, ответ же на второй ожидает меня в конечной точке пути.

— Туда, — логично, пусть и совершенно неинформативно, ответил незнакомый киборг. Конечно, туда, куда ж еще-то…

Привели меня, против ожидания, не в оперчасть, но в помещение новое, большое, незнакомое. Там, в помещении, оказались не только новоприбывшие и ожидаемый Кацман: большая комната, почти зала, была почти заполнена вооруженными людьми — и не только.

Например, отделение снага — невиданное дело, вооруженных тупорылыми автоматами приличного калибра, да и одетых, кстати, в униформу местной полиции.

Еще например, пяток киборгов разных модификаций, и, кажется, столь же разной принадлежности.

Давешний опричный некромант — тот самый, неспособный колдовать.

Гномы при одном — на троих — автоматическом гранатомете.

Наконец, Иватани Торуевич Пакман собственной округлой персоной.

— Я тебе бубен привез. И посох, — порадовал меня шеф, передавая названное. — И сейчас уеду обратно. Сам, увы, давно не боец.

— Да что такое-то… — начал было я.

— Короче, господа, — донесся из центра зала знакомый голос. — Я — полковник государевой опричнины, капитан егерской службы и старшина народного ополчения. Моя фамилия Кацман, зовут Дамир Тагирович, но мне привычнее — «господин капитан». Согласно статьи сто сорок второй дробь два Государева Уложения о Гражданской Обороне и Чрезвычайных ситуациях, принимаю командование на себя — как старший офицер среди собравшихся. Вопросы?

Вопросов, как водится, не оказалось. Даже я предпочел промолчать — бубен и посох, однако, расчехлил.

— Господа! — продолжил, тем временем,