Анджей Сапковский - Польская фэнтези (сборник)

Вкусно пахнущая еда оказалась кукурузой с фасолью, поданными в больших тарелках, в сопровождении огромных хлебов с темно-коричневыми, поджаренными корками и кувшинов кленового сока. Джесон и плотник ели быстро и жадно. Констебль Корвин и Абирам Торп, воспользовавшись случаем, за компанию положили себе по второму разу. Дядюшка Уильям отодвинул тарелку и запихал в рот большую щепоть жевательного табака. Преподобный Мэддокс нудно болтал.

Подававшие блюда молодые женщины скрылись из горницы. Вместе с ними исчезла Файт Кларк, мать маленькой Верити. И Франсез Флауэрс. Джесон отогнал вызывавшую румянец на щеках и дрожь в чреслах мысль, что Франсез вернулась на луг к стогу сена. Отогнал настойчивую и даже подробную картинку того, что она там со своим шведом делает.

В горнице остались только светлоглазая Дороти Саттон и с нею женщины — тощага по имени Джемайма Тиндалл и красивая по имени Аннабел Прентисс. Когда Джесон и плотник вошли, преподобный Мэддокс как раз поругивал красивую. Джесон слушал невнимательно. Он был увлечен едой, к тому же слышал пастора раньше, а именно в Пенакуке и Элвз-Марше, где Мэддокс такой же речью отвечал на выражаемое людьми удивление.

— Я не понимаю тебя, женщина, воистину не понимаю. Если б речь шла об убийце, разбойнике, конокраде или грабителе, никто б не удивлялся преследованию. Если б здесь, в поселке, вас кто-то ограбил, опозорил, изнасиловав, одну из ваших девочек, вы бы и сами поторопили преследователей и хотели бы, чтобы преступника загнали на самый край света и покарали. А когда мы преследуем ведьму, так вы — надо же! — удивляетесь, головами крутите, носы кривите, думаете, я не вижу. Колдовство — такое же преступление и даже еще похуже, чем убийство либо воровство или насильничание. Отцы Пилигримы постановили, что Массачусетская Колония на Заливе будет управляться в соответствии с законами Божиими, а книга Исхода говорит: «Ворожеи...

— ...ворожеи не оставляй в живых»[10], — бесстрастно докончила Дороти Саттон, положив на колени пяльцы для вышивания. — Знаем, преподобный, читали. А ежели нас порой что и удивляет, так уж простите, такова наша суетная и несовершенная женская натура. А посему не отчитывайте нас, а продолжайте рассказ. Мы рады послушать, что случилось в Салеме. Слухи и до нас сюда, в Мисчиф-Крик, доходили, однако ж не дано было нам ни разу послушать людей мудрых и благочестивых.

Мэддокс засопел и выпрямился на скамейке. Он не понимал, насмехается ли над ним светлоглазая или же и верно, проявляет уважение. Наконец остановился на втором.

— В Салеме, в графстве Эссекс, — продолжил он рассказ, — преступные люди и колдуньи сговорились с Сатаной. Если б не внимательность людей просвещенных, праведных и богобоязненных, так зло бы оно, ровно проказа, сожрало бы сердца, и рухнули бы церкви... Ночь опустилась бы над миром. А началось все с черной, негритянки, стало быть, носившей языческое имя Титуба. Воистину верно сказал кто-то, не помню кто, но он был из Нью-Йорка, что из-за этих язычников-негров зло одно нас встречает и встречать будет. Плохо, что они сюда из Африки приползли.

— А и верно. — Дороти Саттон вдела нитку в иглу. — Я тоже слышала, как кто-то, не помню кто и откуда, говорил, будто напрасно мы этих африканцев пригласили и позволили им сюда приплыть.

Констебль Корвин громко кашлянул. Дядюшка Уильям пощелкал слюной за щекой, но не сплюнул, остановленный белизной отдраенного пола. Мэддокс некоторое время молчал, сурово глядя на худощавую женщину.

— Что-то от тебя квакерством отдает, женщина, — проговорил он наконец, медленно и раздельно выговаривая слова. — Торговля невольниками вопреки тому, что плетут квакеры, есть равно право и человеческое, и Божие. Священное Писание гласит: «А чтоб и раб твой и рабыня твоя были у тебя, то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас»[11]. Ересь, что это, мол, деяние злое и грешное, придумали квакеры, и будут за сие осуждены. Но я говорю о неграх и утверждаю, что мы здесь видеть негров не желаем. В Англии хватает людей заблудших, вступивших в конфликт с законом, кои должны за это расплатиться. И не в ямах следует их гноить и, как я слышал, на острова разные безлюдные вывозить, а именно сюда, в Колонию, к нам и в Вирджинию посылать, и тут трудиться им ко всеобщему благу и приумножению имущества.

— А-а, — покачала головой Джемайма Тиндалл. — Это другое дело.

— Другое. — Мэддокс продолжал говорить, словно проповедь читал: — Другое, женщина.

— За черных много платить велят. — Дядюшка Уильям сочно щёлкнул слюной, но и на этот раз не сплюнул. — А пташки из Ньюгейта были бы задаром...

— Христианин — он всегда христианин, — добавил констебль Корвин. — До негра черт всегда доберется, потому что рождены они в язычестве африканском. Кто меж дьявольского идолопоклонства и колдовства уродился и вырос, из того дьявола не так-то просто изгнать, даже и святой водой. К примеру, Титуба из Салема.

— Именно, — поддакнула Дороти Саттон, уколов палец иглой. — Мы не придерживаемся темы. Вернемся в графство Эссекс, преподобный. В Салем.

— Колдовство и до Салема было, — проворчал молчавший до того Абирам Торп. — Уж годов, почитай, десять тому, как схватили ведьму одну... В самом Бостоне.

— Ведьма Гловер. — Плотник Стаутон проглотил ложку фасоли, кивком дав знать, что слышал. — Повесили ее. Чернокнижеством она занималась. Порчу наводила на одного бостонского печника...

— Джона Гудвина. — Оказалось, что больше всего подробностей знал сам преподобный Мэддокс. — Колдунья Гловер истязала чарами печника Джона Гудвина, его жену и деток его при помощи тряпичных куколок, набитых магической материей, в основном козьей шерстью.

— Ах! — чересчур театрально принялась ломать руки Аннабел Прентисс. — Надо же! Козьей шерстью! Ужасно!

— Эта Гловер, — прокричал констебль, — была, как выяснилось на следствии, ирландкой и паписткой! Черт всегда папистов придерживается. Где папист, там того и гляди — черт. Особенно это касается ихних продажных прелатов. Все зло — от папистов!

— Ну разумеется, — серьезно сказала Дороти Саттон. — Кто бы спорил.

— На необитаемые острова их! — фыркнула Джемайма Тиндалл, но смолкла под взглядом, брошенным на нее поверх пялец.

Дороти Саттон осмотрела иглу, вздохнула:

— Продолжайте, преподобный, продолжайте. Мы внимательно слушаем.

— Сатана не дремлет. — Мэддокс снова превратился в проповедника. — Не устает вводить во искушение. Кто слаб духом и верою, тщеславен либо робок, тот запросто может оказаться в когтях диавольских. Особенно, заметьте, сие женщин касается.