Журнал «Если» - «Если», 2001 № 10

— Почему бы тебе не попросить свою подружку-ведьму, чтобы она прогнала моль? Или вы больше не дружите?

— Нет, — негромко ответила Тьюли.

— Что ж, по совести сказать, я только рад этому, — откровенно признался Золотой. — Кстати, что там за история с ее дочерью? Я слышал, она сбежала с бродячим жонглером, это верно?

— С музыкантом, — поправила Тьюли. — Еще прошлым летом.

— Вечеринка… — сказал Золотой. — Пора устроить добрую вечеринку с развлечениями, танцами и музыкой. Тебе исполнится девятнадцать, парень, это стоит отпраздновать!

— Но я должен ехать в Истхилл с обозом Сула.

— И слышать ничего не желаю! Ты отлично поработал, имеешь право отдохнуть, а Сул и один прекрасно справится. Если хочешь, наймем музыкантов… Кто, ты говорил, самый лучший в округе? Тари и его команда?

— Я не хочу ничего праздновать, отец, — сказал Алмаз и поднялся, играя мускулами, как хороший конь. Он уже перерос отца, поэтому когда юноша вставал или совершал какое-то резкое движение, это неизменно производило внушительное впечатление. — Я поеду в Истхилл, — добавил он и вышел из комнаты.

— Что это с ним? — спросил Золотой у Тьюли. Вопрос был чисто риторическим, и Золотой вовсе не ждал ответа, но он его получил: Тьюли посмотрела на мужа и ничего не сказала.

Когда Золотой ушел, Тьюли отправилась на поиски сына. Она нашла его в рабочей комнате, где Алмаз просматривал бухгалтерские книги. Бросив взгляд на раскрытую страницу, Тьюли увидела длинные колонки имен и столбики цифр, означавших приход и расход, прибыль и издержки.

— Алмаз!.. — позвала она негромко, и Алмаз поднял голову. Его лицо было по-прежнему круглым и румяным, как персик, но скулы стали массивнее, а в глазах пряталась невысказанная печаль.

— Я не хотел ранить его чувства, — сказал он. — Но…

— Если уж твой отец решил устроить праздник, он будет стоять на своем, — вздохнула Тьюли, опускаясь на табурет рядом с его стулом, стоявшим перед высокой конторкой. Их голоса были очень похожи — высокие и звучные, — и в обоих слышалась одинаковая глубина, одинаковая сдержанная грусть.

— Я не могу, мама!.. — начал Алмаз и, запнувшись, продолжал торопливо: — Я действительно не хочу ни веселиться, ни танцевать. Неужели он этого не понимает?

— Но он думает о тебе, — кротко, с любовью возразила Тьюли. — Отец хочет, чтобы ты нашел себе невесту.

— Мне не нужна невеста.

— Я знаю.

— Все дело в…

— Все дело в музыке, — сказала наконец Тьюли.

Алмаз кивнул.

— Милый мой! — воскликнула Тьюли с неожиданной страстью в голосе. — Милый мой, ты не должен отказываться от того, что любишь! Для этого нет никаких причин!

Вместо ответа Алмаз взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Некоторое время они сидели рядом и молчали, потом юноша заговорил.

— Некоторые вещи просто не сочетаются между собой. Никак не сочетаются, и все тут!.. Я знаю — они должны, но почему-то ничего не выходит. Наконец-то я это понял. Когда я уходил от мастера, мне казалось, я смогу делать все, что захочу — заниматься магией, сочинять музыку, быть добрым сыном, любить Розу… Но из этого так ничего и не получилось. Эти вещи не смешиваются, как не смешиваются масло и вода.

— Ты ошибаешься, — мягко возразила Тьюли. — Ты еще молод и не знаешь, как все в мире связано между собой, перепутано…

— Быть может, так оно и есть — для женщин. Но я… я просто не могу, не умею делить свое сердце между одним, другим, третьим. Душа должна быть цельной, — повторил он слова мага, — а у меня…

— Это у тебя-то не цельная душа? У тебя, который оставил магию только потому, что знал: если ты этого не сделаешь, то когда-нибудь предашь ее — предашь все, чему посвятил жизнь!

Слова матери потрясли Алмаза. Он даже вздрогнул, но ничего не возразил.

— Чего я не пойму, — добавила Тьюли, — это почему ты оставил музыку.

— По той же причине. Для музыки тоже нужна цельная душа. Я не могу играть на арфе сразу после того, как торговался с продавцом мулов. Я не могу исполнять древние песни о героях и прикидывать, сколько надо заплатить сборщикам орехов, чтобы они не ушли от нас к Лаубау! — На этот раз его голос чуть заметно вибрировал, а вместо печали в глазах вспыхнул гнев.

— И поэтому ты сам себя заколдовал, — с горечью покачала головой Тьюли. — Совсем как волшебник, у которого учился. Ради собственной безопасности ты привязал себя к мулам, торговцам, сборщикам орехов и вот к этому… — она небрежно и резко ударила по раскрытым конторским книгам со списками поставщиков и покупателей. — Ты наложил на себя заклятие тишины, сын!

После долгой паузы, юноша спросил:

— Но что еще я мог сделать?

— Этого я не знаю, милый. Я тоже хочу, чтобы тебе ничто не угрожало. Твой отец очень гордится тобой, и мне приятно видеть его счастливым, но я хочу, чтобы ты тоже был весел и счастлив. И не страдал… Не знаю, сынок, наверное, ты и прав. Наверное, мужчины действительно устроены так, что для них может существовать только что-то одно. И все же мне очень жаль, что больше я не слышу твоих песен.

Слезы покатились по щекам Тьюли. Они обнялись, и Алмаз, гладя мать по густым, блестящим волосам, попросил у нее прощения за резкие, жестокие слова и добавил, что она — самая добрая мама на свете. Потом Тьюли ушла, но, прежде чем покинуть комнату, она обернулась и сказала:

— Пусть у отца будет праздник, Ал. Пусть и у тебя будет праздник, хорошо?

— Хорошо, — ответил Алмаз, чтобы успокоить ее.

Золотой взял на себя все заботы о пиве, угощении и фейерверках, предоставив Алмазу нанять лучший бродячий оркестр.

— Разумеется, я приведу всех своих музыкантов, — сказал ему Тари. — Нужно быть дураком, чтобы упустить такой шанс! На праздник, который устраивает твой отец, сбегутся все флейтисты, сколько их есть на Западном Хавноре — и просить никого не понадобится.

— Можешь передать им, что плату получат только твои люди.

— О-о, они соберутся не ради денег, а ради славы, — надменно сказал арфист — высокий худой мужчина лет сорока с длинным, выпяченным подбородком и бельмом на глазу. — Кстати, не хочешь ли и ты сыграть с нами? До того, как ты ударился в торговлю и начал зашибать деньгу, ты неплохо справлялся и с арфой, и с дудкой. Да и голос у тебя должен быть что надо, если только ты над ним работал.

— Не знаю, вряд ли… — Алмаз покачал головой.

— Я слышал, девчонка, которая тебе нравилась — ведьмина Роза, — странствует с Лэбби. Они, конечно, тоже появятся…

— Ладно, увидимся на празднике, — перебил его Алмаз и отошел — высокий, красивый и безразличный.