Расколотый мир - Анастасия Поклад

class="p1">Лица гостей вытянулись. Судя по всему, горцы до последнего считали новую обду самозванкой. Какие слухи могли до них дойти, если путь всех слухов на запад лежит через Фирондо? Или о новой банде разбойников, покусившейся на святое, или такие небылицы, что целее для рассудка поверить в первое. Но если прозвучало слово "обда", горцы не могут оставить его без внимания. Сейчас же любые сомнения разбились о сияющую кровь, и все трое низко поклонились, как это было заведено в старину. Клима в ответ приложила руку к сердцу. Она сама придумала этот жест, не зная, открывает ли заново какую-нибудь традицию прошлого. Во всяком случае, в уцелевших хрониках такого не было. Но горцам явно пришлось по душе.

* * *

Вечер выдался тихий и по-северному морозный — даже один из Тенькиных ставней дал трещину, что случалось лишь в самые лютые холода. Лернэ с помощью Геры и Зарина поспешила заменить сухой лед деревянными ставнями, и теперь во всем доме было полутемно, хотя солнце еще только садилось, одаривая деревню ярко-алым светом, бликующим на поголубевшем от сумерек снегу.

Этот вечер можно было назвать обычным. Лернэ, сидя на лавке, вышивала золотистыми и васильково-синими узорами новую занавеску из белоснежного льна. Тени от светильника непостижимым образом делали хорошенькое личико девушки еще прекрасней. И Гера втихомолку любовался Лернэ, делая вид, что пытается точить ортону. Но точильный камень часто замирал, а взгляд Геры становился до того блаженным и мечтательным, что вся эта невинная маскировка летела к смерчам, но язык не поворачивался намекнуть. Зарин от нечего делать пролистывал какой-то позабытый Ристинкой роман, то и дело поднимая брови, пренебрежительно кривя губы и похмыкивая, но занятия своего не бросал. Тенька, которого холода, несмотря на все законопаченные щели и жаровенку, все-таки выманили с чердака поближе к теплой печке, притащил с собой целую кипу замызганных бумаг трехлетней давности и теперь переписывал все набело. Окружающие, заглядывая колдуну через плечо, не до конца понимали смысл этого действа, потому что переписывал Тенька столь же непонятно, коряво и с пометками на полях.

Лишь одно отличало этот вечер от других: Клима, по обыкновению уединившаяся в своей комнате, была не одна.

— Власть Фирондо и рода Сефинтопала не так уж крепка, как это может показаться со стороны, — рассказывал Ивьяр Напасентала, держа обеими руками чашку обжигающе горячего ромашкового отвара. — Много столетий Западные Горы — это надежный тыл для всех земель, называемых ведскими. У Западногорска и Фирондо общие цели: не позволить убийцам прежней обды захватить весь Принамкский край, не допустить сильфийского диктата над нами. Но если в Фирондо считают, что победа без обды возможна, и ведский правитель способен подчинить себе всю нашу землю, то мы, горцы, уверены: без обды победа в такой войне никогда не состоится. Только обда может объединить Принамкский край, а мы лишь пытаемся выиграть время для нее, чтобы, когда настанет час, ей было проще. Не будь Фирондо, после падения Гарлея ставшего цитаделью сопротивления, мы ушли бы в горы и до поры не вмешивались в бесполезные стычки. Но тогда, пятьсот лет назад, Фирондо попросил помощи у Западногорска, и отказ означал бы предательство памяти обды. Со временем в Фирондо это позабыли, стали считать, будто мы не вольные союзники, а верные псы, вставшие под их начало. Официально Сефинтопала правит всеми нами, и многие Западногорские аристократы заседают в ведской думе. Но на самом деле здесь у Принамского края две столицы, и одна из них — у гор. Мы ничего не имели против, пока наши цели в этой войне совпадали. Наши рекруты ездили на границу, наши распри мог улаживать ведский правитель. Но теперь, — глаза Ивьяра остро сверкнули, — появилась ты, обда Климэн. И докательства твои бесспорны.

— Значит, Западногорск не одобряет войну Фирондо против меня? — уточнила Клима.

— Мы готовы встать под прежние знамена с тобой во главе, — коротко подытожил Ивьяр. — Мы к этому шли все годы, мы дождались тебя, и не Артасию Сефинтопале нами помыкать. Его время вышло, и ему надо иметь мужество признать это. Я, сын и наследник Западногорского градоначальника, глава дипломатической службы гор, имею право сказать тебе, что мой город, а так же город Опушкинск и крепость Рыжая далеко на юго-западе отсюда, станут твоими бескровно и беспрекословно. Учитывая, что Редим, Локит и Вириорта уже твои, Фирондо останется в меньшинстве, и там вынуждены будут принять твою власть. Я могу сказать: правь нами, как было встарь.

— Но не говоришь, — холодно отметила Клима.

— Пока — нет. Есть два обстоятельства.

— Какие же? — девушка едва удержалась, чтобы не разгладить ладонями застиранную юбку слишком простого для правительницы платья.

— Сколько тебе лет, обда Климэн? — напрямик спросил Ивьяр. Он говорил вежливо, но сам вопрос не мог не уязвить.

— Мне скоро будет девятнадцать, — ровным голосом ответила Клима.

— Это значит, что как обда ты не вошла в полную силу, — горец говорил с легким сожалением. — Ты уже многое можешь и делаешь, у тебя есть сторонники, почти готова армия, пусть и небольшая. Но истинной обдой ты станешь только в двадцать два. Это закон высших сил, прежде они не дадут тебе полного дара, и диадема власти не примет тебя. При всем уважении, Западногорску нужна зрелая обда, которая возьмет свою власть и приумножит.

— Я слышала, первая обда Принамкского края получила талант в четырнадцать лет, — как же хорошо, что Зарин оказался таким внимательным!

Но на горца это не произвело впечатления.

— Она была единственной. К тому же, власть завоевала лишь к тридцати — тогда же и появилось на карте государство под названием Принамкский край. Хроники говорят, что первая обда не раз проклинала свою излишнюю молодость и просила высшие силы впредь никому не давать полного таланта до двадцати двух. Чтобы тем, кто придет после нее, было проще.

Клима подумала, что первая обда, конечно, в чем-то права, бремя управления страной не для сопливой девчонки. Но сейчас эта предусмотрительность очень некстати. Что мешало назвать возраст, к примеру, семнадцать или восемнадцать лет? Четырнадцать рано, но двадцать два — так поздно и сейчас недосягаемо далеко. Даже "двадцать" еще кажется чем-то несбыточным. А горцы, очевидно, знают больше, чем написано в летописях из Фирондо, и даже больше, чем спето в песнях. Клима впервые слышала, откуда взялся возраст совершеннолетия обды, а Ивьяр рассужает об этом, как о знакомой с детства истине.

— Возраст — вещь поправимая, — пожала плечами Клима. — Во-первых, я могу попросить высшие силы даровать мне полный талант раньше, чем это заведено. Идет