Ольга Макарова - Камень первый. Холодный обсидиан

Уникальный был пират: бывало, днем разграбит торговый корабль и перебьет команду, а вечером напишет трогательную поэму. О любви и звездах. Вот так.

Думаю, амбассы с самого рождения у него было изрядно, под конец жизни и вовсе скопилось целое море… Так никто и не знает, как Зига закончил свои дни. Поют, что он утонул да дымом пропитан был так, что даже акулы не съели. Но неправда это. Он ушел. В последнее далекое плаванье на маленьком корабле со смешным названием «Джовибарба», вместе со своей любимой женой и маленькой дочерью.

Там — неизведанные земли и моря. Влада говорила тебе, наверно… И он оставил все награбленное, все богатство, все корабли. Ничто это никогда не было ему дорого, потому он и расстался со всем легко.

Ты помни об этом, Кан. Для того я тебе и рассказал, чтобы ты помнил. Поверь, такой человек заслуживает этого. Настоящей памяти, а не дурацких песенок…

Кангасск кивнул. «О любви и звездах»… Он задумался о чем-то. Казалось, давняя история, несомненно, большая и глубокая, которую Орион уместил в несколько простых фраз, ожила пред его мысленным взором, и где-то теплилось закатное солнце, и к горизонту уходил маленький корабль с тремя темными фигурками на борту…

Теперь каждая песенка с задымленной сцены звучала для Кана иначе: добавляя красок в тот далекий закат и грусти в тот далекий ветер.

— …Жестокий был человек… И одновременно — светлый, — с каким-то тихим восторгом в голосе произнес Орион. Видимо, и он сейчас грезил уходящим в закат кораблем. — Как такое может быть?.. — и тут же оборвал лирическую ноту: — А ты чего эль не пьешь, Кангасск?

— Да не умею я пить… — нервно кашлянул тот. — Это ведь привычку надо… а я… ну… вот так.

Орион поднял правую бровь. Вопросительно. И медленно и загадочно улыбнулся: вот-вот расхохочется. Кангасск срочно, с преувеличенным интересом, принялся озираться по сторонам.

— Тебя хорошо знают здесь, — заметил он, осторожно отодвинув в сторону кружку с элем. — По-моему, наше прибытие обсуждают за каждым столом…

— Будь у тебя мои уши, ты бы даже знал почему, — усмехнулся Орион. — Большая часть народу пришла за нами от площади трансволо. Им плевать на древние легенды, они видят лишь то, что установился безнадежный штиль (о чем я лично позаботился еще утром, пока ты собирал вещи), что от этого страдает их торговля, и оценивают, во сколько им обойдутся услуги мага, владеющего трансволо. Неплохие, но суетливые люди… Знаешь, с тобой я совсем от таких отвык… — сын звезд прочистил горло и многозначительно почесал за ухом. — Хотя есть и те, кто сейчас говорит о другом, кто помнит старые предания и поднимает тут ветра романтики… Да-а… — ностальгично протянул Орион, прислушавшись, — я оставил о себе долгую память…

— Давно ты был здесь?

— Тридцать веков назад. Я плавал тогда под флагом Зиги-Зиги.

— Ты был пиратом?! — аж привстал из-за стола Кангасск. Глаза у него так и вспыхнули. Как недавно у той девчонки…

— Был, — пожал плечами Орион. — Это странные, а местами, честно скажу, темные страницы моей жизни. Серег до сих пор при каждом случае мне это припоминает.

— Никогда бы не подумал, — мотнул головой Кан… Сейчас он криво улыбался краем рта. Сколько еще сюрпризов в запасе у Ориона?.. — А что тебя привело… к пиратству?

— Зига-Зига… Я был просто заворожен этим человеком, — ностальгично вздохнул сын звезд. — Я им восхищался и никак не мог его разгадать. Как жестокость и мудрость могут уживаться вместе, в одной душе?.. — он помолчал. Отхлебнул эля. Поморщился… и вдруг рассмеялся: — Да, Кан, ты меня по-другому представлял, наверно? Думал, раз я такой старый, я весь честный и правильный, так ведь?.. А я был неплохим пиратом, пил ром бочками и брал корабли на абордаж. Убивал и миловал, одних бросал акулам, других осыпал золотом. Я делал что хотел, что сердце подсказывало. Я был свободен… — бурная речь оборвалась неожиданно, точно навстречу поднявшемуся ветру вдруг захлопнули окно. Уже немного грустно, Орион добавил: — Странное было время…

— Должно быть, ты сильно изменился с тех пор, — сказал Кангасск. — Хоть убей, не представляю тебя пиратом!

— Кто угодно изменится за тридцать веков, — на свой манер возразил Орион. — Каким был бы сейчас Зига, даже я не берусь сказать… Людям всегда не хватает времени…

В такие моменты Кангасск Дэлэмэр с некоторым огорчением вспоминал, что он и сам человек. В обществе бессмертных легко об этом забыть…

Взгрустнув, Кангасск нерешительно двинул кружку обратно, поглядел на темную жидкость прищуренным глазом и все-таки хлебнул. Эль на вкус был неплох, и вскоре все печали куда-то улетучились, а кровь в висках стала стучать в такт зажигательным песням со сцены.

Незаметно для себя Кан прихлебывал еще и еще и как-то не уловил момента, когда комната вокруг поплыла перед глазами, а голова стала тяжелой и медленно опустилась на руки. Вскоре он уже спал.

Странный сон он видел. Слишком ясный для затуманенного крепким элем сознания…

…Он видел Ориона пиратом. С окровавленной саблей; с алой повязкой поверх висков. Дикая ухмылка искажала его лицо, и глаза сияли нехорошим светом — в предвкушении битвы…

А ведь слукавил ты, Кангасск, когда сказал, что пиратом его не представляешь: ведь все сходится, и ясно теперь, откуда идут суровая ирония да то и дело возникающий повелительный тон, который сын звезд потом ловко обращает в шутку… Время не заглаживает всех следов, никогда…

«На абордаж!!!» — кричит тот, на тридцать веков моложе. Тем же голосом, тем же тоном, только свободнее, даже не думая сдерживаться. И вот он уже рубит направо и налево — и люди падают, как трава.

Образ меняется. Видно, сражение давно утихло, команда Ориона празднует победу… и под общие крики пускает капитана захваченного корабля прогуляться по доске. И Орион, сын звезд, подталкивает не решающегося сделать шаг человека кончиком сабли. Хохот…

И — последний поворот сна. Тот же Орион, но притихший и посерьезневший, спасает девушку с затонувшего корабля. Он поднимает худенькое, безвольное тело одной рукой: она без сознания. В легкой ночной сорочке, кружева которой шевелит ветер.

Команда окружает своего капитана, жадно пялится на прекрасную пленницу, слышится довольное хихиканье, похожее на скрип старых палубных досок.

«Молчать! — сурово бросает им Орион. Он оборачивается — и взгляд его обещает смерти, как перед битвой. — Тот, кто тронет ее, или обидит, пусть даже словом, даже взглядом, пойдет на корм акулам. Я предупредил,» — говорит он с твердым, морозным спокойствием, от которого любого проберет жуть.