Ольга Макарова - Камень первый. Холодный обсидиан

Преодолев буйный рев зажатого в узкое каменное русло потока, Орион и Кангасск ушли в трансволо.

Трансволо сына звезд отличалось от того, что Кан видел у Серега и Влады: он мог бы поклясться, что у Ориона бесчисленные звезды слагают совершенно иной узор и сияют совсем не так. Откуда же ты, друг? и вправду из другой части Вселенной, где миры населены такими же, как ты?..

Чуждые миры замигали и померкли.

Шум Аджайена ворвался без предупреждения. Крики чаек; гудки кораблей; моряцкая ругань; только могучего дыхания волн слышно не хватало: морская гладь была спокойна, как озеро… Кангасск не ожидал увидеть великое море Чермасан таким… Вдоль тихих его берегов витали беспечные портовые песенки, острее и ехиднее мирумирских — и едкий дым многочисленных зигарелл царил над всем.

Со времен великого пирата Зиги-Зиги каждый моряк в глубине души предан древней романтике и, даже перевозя самые мирные и законные грузы, порой запоет какую-нибудь дикую песню тех времен, и уж точно не появится под ясным небом без зигареллы — тонкой длинной палочки с полостью для дыма внутри — в зубах, причем раскурит ее так, чтобы сизый дым ел глаза всем вокруг (ему самому — в первую очередь).

Средоточие многих путей и судеб, Аджайен посещало помимо самого разношерстного народу, еще и множество магов, причем часто достаточно сильных, чтобы владеть трансволо. Для появления прямо из чистого воздуха еще в незапамятные времена отвели небольшую мраморную площадку, чтобы из звездной дали не приходилось падать прямо в шумную толпу. Когда-то это здорово снизило количество конфликтов, возникавших из-за того, что какой-то подвыпивший моряк столкнулся с материализовавшимся прямо перед ним магом и тот обиделся.

Площадка белого мрамора, исчерченного благородными трещинами, поднималась над поющей и дымящей набережной на семь высоких ступенек. По ним и спускались теперь Орион и Кангасск, погружаясь в туманную пелену чадащих зигарелл и суету большого города…

Ей-богу, не будь Ориона, Кангасск просто опустил бы руки: пустынник, он не привык к большим скоплениям народа и сразу терялся, случись такое. Но сын звезд, не обращая внимания на то, что вокруг него люди начинают удивленно озираться и шушукаться, уже прямейшей дорогой шагал в таверну. Трехэтажная, с бутафорским морским чудищем над входом, она звалась «Приют морского волка».

Если кто не заметил, вслед за Кангасском и Орионом в «Приют» тянулась уже неимоверная толпа народу…

«Дларь» — в пустыне, «гостиница» — на Севере, «таверна» — на соленом берегу. Кажется, кто-то пояснял, что в Омнисе это одно и то же. Кто, Кан не помнил. Посему, ненадолго задумавшись над этим, просто пожал плечами…

Общий зал таверны плавал в сизом дыму и шумел на множество голосов. Орион сходу заказал жареной рыбы и доброго эля (моряк взял бы рома, это заметили) и потянул Кангасска за стол в темном и, в общем-то, неприглядном углу, идеальном для отстраненного наблюдения. Народ, увязавшийся в таверну за ними, с любопытством зыркая в их темный угол, расселся по другим столам.

Тем временем кто-то грохнул пустой кружкой по столу и под общие одобрительные возгласы и дружеские тычки начал пробираться к сцене, где, прислоненная к высокому стулу, стояла одинокая потрепанная гитара.

«Песню! Песню!» — кричали одни. «Про Зигу-Зигу!» — требовали другие.

Молодой моряк взял гитару, уселся на стул и лихо пробежал пальцами по струнам. Те жалобно запели под его грубой рукой, и народ притих, дожидаясь песни.

Просоленным голосом, комично хмурясь и зверски мучая струны, моряк запел:

Пират веселый Зига-Зига был!Таких веселых никогда не зли!И зигареллы знатно он курил —Не по одной, а сразу целых три!

В зубах он их пред боем зажималИ так погано ими он дымил,Что враг его сознание терялИ даже о пощаде не просил!

Зига-Зига удалой!Так и помер молодой!Говорят, одна акулаЗигу мертвого куснула,Ничего не поняла —Брюхом кверху вдруг всплыла!..

Песню подхватили — и хулиганские куплеты про Зигу-Зигу, один другого злее и солёнее, посыпались, как град. Это была не просто полная ерунда — но и такой силы эмоциональный заряд, что Кангасск невольно заулыбался. Улыбался и Орион; впрочем, по нему было видно, что мысли его сейчас витают где-то далеко.

— Путешественник должен любить все эти длари, гостиницы и таверны, Кан, — сказал он. — Здесь можно услышать последние новости, найти нужных людей… — тем временем румяная девчонка принесла заказ. Сын звезд одной рукой, схватившись за самый краешек, принял у нее тяжелый поднос и сам поставил все тарелки на стол, добавив к сказанному: — И поесть, конечно!.. Спасибо, милая, держи денежку на сладости.

Девчонка, зардевшись, спрятала в карман дареную монетку (золотую!). Она не спешила уходить и все восхищенно смотрела на Ориона, живо напоминая Кангасску малышку Сильвию.

— А ты правда Орион, сын звезд? — спросила она шепотом.

— Правда, детка, — весело закивал Орион. — А кто тебе сказал?

— Ну… все говорят… — засмущалась девчонка. — Да я и сама вижу… — и указала на его чудесные меховые уши. Он рассмеялся.

Кто-то сурово окликнул маленькую служанку, и она убежала, бросив на сына звезд последний взгляд.

— Вот видишь, — невозмутимо произнес Орион, вновь повернувшись к Кангасску, — слухи быстро ходят.

Они принялись за еду. Рыба была изумительная, без единой косточки. Там, где у кулдаганской фонтанной рыбешки должен быть колючий хребет, у это рыбины располагался аппетитный хрустящий хрящ. А какое мясо!..

На сцене за время трапезы уже успел смениться певец — теперь песни о Зиге распевала бойкая юная морячка, умудряясь при этом не выпускать дымящую зигареллу изо рта. От девчонки так и веяло морем и приключениями… Дочь капитана, должно быть…

— Зига тут как всегда в почете, — заметил Орион с иронией, шумно прихлебнув эля из кружки. — Только вот ерунду о нем поют всякую, а самого главного никто не уловил… Не такой он был. Я знал его лучше, чем кто-либо; я был его другом…

— Давно? — осторожно поинтересовался Кан.

— Не очень… — сын звезд отхватил кусок рыбы; острые зубы сверкнули на мгновение. — Неординарная была личность, — тут он весело хмыкнул. — К слову сказать, все эти вонючие палки — они же зигареллы — его выдумка. Хотя по три штуки сразу он их не курил, конечно.