Галина Романова - История одного эльфа

Он ткнул пальцем в один из синяков, и я вздрогнул. Больно же!

— Он один стоял против трех десятков, — объяснил орк. — Их отряд налетел на нас, отбил полон и умчался. А он остался прикрывать отход. Если бы не катапульты, его бы ни в жизнь не взяли.

— Так это следы от камней? — Человек стал внимательно меня осматривать. — Хм…

Неожиданно наши глаза встретились. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

— Хм… — повторил человек, отходя.

После его ухода прошло не так уж много времени. Я даже не успел снова погрузиться с головой в пучину размышлений о своей дальнейшей судьбе, как мое уединение было нарушено.

Вернулся человек. С ним были еще люди и орки. Одного я запомнил — именно он только что рассказывал представителю людского племени о моих «подвигах».

— Эй, ты! — Меня ткнули палкой под ребро. — Не хочешь ничего сказать?

Я поднял голову, посмотрел ему в глаза. Очень захотелось плюнуть, но во рту давно уже пересохло, и я только обжег его взглядом.

— Благодари своих духов, что у Верховного Паладайна хорошее настроение и за тебя предложили достойную цену, светловолосый, — промолвил орк. — Так вы правда готовы выложить за него пятьдесят серебряных монет?

— Пятьдесят полновесных серебряных монет, — закивал человек. — Хотя, надо признать, экземпляр в плохом состоянии. Синяки сойдут еще очень не скоро, товарный вид будет потерян, а это всегда убытки. Мне придется его содержать в отличных условиях, потратить средства на лечение и восстановление, а это значит, поднять его цену, чтобы компенсировать затраты. А покупатель очень не любит, когда товар дорого стоит! Есть вероятность, что я буду торговать себе в убыток. Его красная цена — тридцать серебряных монет, ну самое большее — тридцать пять. Пятьдесят я даю только из уважения к Верховному Паладайну!

— Тогда забирайте его!

На моих глазах человек и орк ударили по рукам, после чего из рук в руки перешел небольшой, сочно звякнувший мешочек.

— Здесь ровно пятьсот пятьдесят серебряных монет, за всю партию товара, — сказал торговец. — Будете пересчитывать?

— Нет, я верю вам.

— И все-таки пересчитайте. Деньги любят счет! А вы, — человек махнул своим помощникам, — отвязывайте пока этого.

Четверо дюжих мужчин, мускулатура которых могла сравниться с мускулами многих орков-воинов, подошли к столбу, возле которого стоял я. И только после того, как их руки коснулись моей кожи, я понял, что это не сон. Меня продали в рабство! Человеку!

Обоз работорговца состоял из четырех подвод, на которые установили клетки. Но между этими подводами были натянуты две длинные цепи, к звеньям которых крепились цепи потоньше, с ошейниками. Каждый ошейник предназначался для одного раба, и часть из них уже была занята. Рабы — мужчины, женщины, подростки обоего пола — сидели или лежали на земле, благо длина растянувшейся на траве цепи это позволяла. На одной цепи сидели только мужчины, на другой — только женщины. В двух клетках находились дети, слишком маленькие для ошейников. Они плакали, звали матерей, и те отзывались им, пытаясь успокоить.

Меня передернуло от зрелища горя и страданий. Три недели я делал все возможное для того, чтобы как можно меньше эльфов попало в рабство. Сколько жизней было спасено! Достаточно вспомнить Торрира, юного Теллора, его мать и сестру… А теперь я сам занял место тех, кого мы освобождали. И должен был разделить печальную судьбу с теми, кого не успел спасти.

— На колени! — прозвучал приказ.

Я к тому времени так устал стоять и с таким трудом добрался до обоза, что послушно рухнул на землю. Сухо щелкнул ошейник, замыкаясь на моем горле. Насколько я успел рассмотреть, у каждого ошейника имелся крошечный замочек, запирающийся на ключ. Так что открыть его самостоятельно не было возможности. Да я и не пытался. Едва меня оставили в покое, я растянулся на земле, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. И лежал так, не реагируя на попытки других рабов разговорить меня, до тех пор, пока не услышал команду вставать. Защелкали кнуты, мы поднялись на ноги, и весь обоз тронулся в путь.

— Эй, ты, вставай!

Я, только-только присевший на землю отдохнуть после долгого перехода, поднял голову. Надо мной склонились два надсмотрщика-человека. Один из них держал ошейник и прикрепленные к нему короткой цепочкой наручники.

— Вставай! Хозяин зовет!

Кнут щелкнул, больно зацепив по бедру. Пришлось повиноваться. Меня сняли с общей цепи, надели ошейник, замкнули на запястьях наручники. Длина цепочки не позволяла опустить руки вдоль тела.

— Пошел!

Мы остановились на привал в конце дня. Все это время шли пешком, волочась за едущей впереди подводой. На ней не стояло клетки, зато были сложены дорожные припасы. Сейчас их поснимали и разбили палатку для торговца. Возле нее на двух кострах что-то готовилось. Я, не евший уже два дня — о Покровители, неужели только позавчера я был на свободе? — невольно сглотнул слюну.

Меня подвели к палатке, разбитой для хозяина, и заставили шагнуть внутрь. Конвоир протиснулся следом, но работорговец, сидевший перед накрытым столом на складном стуле, махнул рукой:

— Можешь идти!

— Но, господин Родий, а вдруг он на вас бросится?

— Глупости, — отрезал тот, кого только что назвали господином Родием, — это же эльф, а не горный тролль!

Они перебросились еще парой фраз на человеческом языке. Не слишком хорошо зная его, я мог только предположить, о чем идет речь. Потом мой конвоир вышел, оставив меня наедине с человеком, сегодня днем купившим меня у орков.

— Что встал? — торговец ел и то и дело бросал на меня косые взгляды. — Садись!

Он указал на складной стульчик:

— Не бойся, не развалится! И не таких выдерживал!

Я продолжал стоять, не понимая, чем вызвана перемена в поведении торговца. Тот, видимо, догадался, что к чему, и встал, подходя ко мне.

— Родий! Я — Родий! — В доказательство он ткнул себя в грудь. — Не помнишь, Данкор?

Я в изумлении вытаращил на него глаза. Откуда этому торговцу эльфами известно мое имя?

— Не помнишь? — догадался он. — Но я не мог ошибиться. Ты — Данкор?

Торговец ткнул меня пальцем в грудь, и я кивнул, отводя глаза.

— Уф! А я-то уж думал, что ошибся! — Хозяин схватил со стола бокал с вином и выпил. — Я тебя тогда запомнил… Вот ведь память человеческая какая странная штука! Мать моя умерла, когда мне пятнадцать лет было, так я лица ее не помню. А какого-то эльфа запомнил с первого взгляда и на двадцать лет в памяти сберег! Мы с тобой уже встречались, на заставе, помнишь?

— После Большой охоты, — разлепил я губы.