Тайна доктора Авроры - Александра Федулаева

Я знала каждое растение также хорошо, как своё имя. Это удивляло меня, ведь раньше я могла уверенно отличить кактус от ромашки, но на этом мои знания о растениях заканчивались. Видимо, с новым телом ко мне пришли и эти способности.

Небольшое строение возвели всего за пять дней. В неё мы пересадили мяту, ромашку, лаванду, тимьян, шалфей, а также редкие кустики алтея и иссопа, которые я бережно выкопала и пересадила в горшочки. В углу теплицы я настояла оставить место для ящиков с землёй под рассаду — когда настанет зима, а потом появятся первые весенние лучи, всё должно быть готово заранее. В зимнем саду, куда стеклянный потолок пускал мягкий рассеянный свет, я выбрала участок вдоль стены и огородила его невысокой деревянной перегородкой. Там высадили алоэ, мирт, эхинацею и брусничный куст. Воздух в этом закутке был тёплый и влажный, растения там чувствовали себя почти как в оранжерее.

По вечерам я перебирала старые тетради и записи, которые остались от матери. Они пахли лавандой и чернилами, были покрыты аккуратными строчками, и каждая страница напоминала мне, почему я делаю всё это.

* * *

Когда Сеймур ездил в город на осмотры к доктору Лэнгтону, я сопровождала его. Он не настаивал, но и не возражал. Я же считала своим долгом быть рядом. Порой он кашлял до хрипоты, и это пугало меня куда сильнее, чем все его сдержанные взгляды и холодные слова.

Во время одного из визитов в больницу я решилась заговорить с доктором.

— Простите, доктор Лэнгтон, — сказала я, когда мы оказались одни у окна. — Позвольте сделать несколько замечаний. Я не специалист в медицинской архитектуре, но даже мне видно, что здесь слишком много хаоса в расположении палат. Мужчины и женщины лежат беспорядочно, а женщины с детьми разделены. Это неправильно.

Он, пожилой джентльмен с сединой в висках и вечно запачканными манжетами, выслушал меня с вниманием.

— И что бы вы предложили, миледи?

— Отделить. Женщины должны быть ближе к детским палатам. Мужчины — в другом крыле. Столовая должна иметь разделение, чтобы каждый пациент по табличке знал, куда ему сесть. Иначе — хаос и постоянные вопросы.

Он кивнул, даже записал что-то в блокнот.

— Вы правы. Совершенно правы. А вы не хотите взять часть ответственности на себя? Больнице нужно руководство, на которое можно положиться. Особенно это касается детского отделения. Мы почти готовы выделить отдельное здание, если вы… согласитесь.

— Конечно, я помогу. И не только с детьми, — я посмотрела на него серьёзно. — Я была сегодня в родильном отделении. Там темно, душно, и женщины боятся. Они хотят врача-женщину. Кто-то, кто мог бы быть с ними, понимать их страх. Вы же знаете, в родах одно доброе слово иногда значит больше, чем лекарство.

Доктор Ленгтон с минуту молчал, а потом тяжело вздохнул.

— Увы, у нас нет женщины-врача. Мы привлекаем монахинь из близлежащего монастыря, но большинство из них не могут сострадать им в полной мере, так как отдали себя Богу и никогда не познают радость материнства. Если кто-то будет готов взять на себя заботу — может быть, даже не врач, а просто кто-то сведущий, кто умеет говорить с женщинами… это было бы благом. Может, у вас есть кто-то на примете?

— Я подумаю, — тихо сказала я. — Но обещаю одно: это отделение я не оставлю без внимания. Мужчины должны лежать отдельно, в другом месте. Женщинам с детьми лучше находиться рядом. Они смогут помогать друг другу и присматривать за малышами, — продолжала я. — Столовую нужно разделить на зоны. Один общий зал, другой — для тех, кто соблюдает диету. Дети — отдельно. На столах таблички с цветной маркировкой: красный — общий, синий — диетический, зелёный — детский.

— Это будет стоить…

— Это будет правильно, — мягко, но твёрдо ответила я. — А затраты мы обсудим позже. Если вы позволите, я составлю план. Или, если не позволите, всё равно составлю.

Доктор усмехнулся.

— Пожалуй, вы не та женщина, которой можно отказывать.

Через несколько дней он попросил меня зайти в родильное отделение. Там, в тишине и влажной полутьме, я провела около часа, разговаривая с женщинами. Некоторые из них были напуганы, другие усталы, третьи — бодры, несмотря на боль. Почти все говорили о том, что им было бы спокойнее, если бы их принимала доктор-женщина. Кто-то не хотел пускать мужчину даже на осмотр, кто-то терял сознание от стыда, а кто-то просто нуждался в мягкости и материнской руке.

Когда я передала это доктору Лэнгтону, он долго молчал, а потом сказал:

— Похоже, нам действительно нужна женщина-врач. Вы правы. А ещё нам нужно полноценное детское отделение. И… может быть, родильное под вашим присмотром. Вы бы согласились взять за него ответственность?

Я задумалась лишь на мгновение.

— Согласилась бы, если бы вы помогли мне собрать команду. Нужны женщины, которые не боятся вида крови, умеют принимать решения и готовить лекарства по моим рецептам без согласования с вами.

Доктор усмехнулся.

— Графиня, очевидно, что теперь все планы лечения пациентов должны утверждаться вами. Ваши идеи работают быстро и эффективно. Удивительно, как вы, молодая женщина, предлагаете такие необычные решения.

Глава 47

— Ну надо же, — протянула я, сложив руки на груди. — Кто это у нас тут наконец соизволил появиться?

Марс величественно потянулся на подоконнике, зевнул и лениво повернул ко мне голову.

— Ах, графиня, неужели вы по мне скучали? — произнёс он своим низким, слегка насмешливым голосом. — Приятно, приятно. А то я уж начал думать, что вы нашли себе кого-то нового для вечерних бесед. Может, ту лягушку из оранжереи?

— Ты с ума сошёл? — Я прыснула от смеха. — Лягушку?! Да с ней вообще не о чём поговорить, она квакает, как старое кресло-качалка. И вообще, не переводи тему! Где ты был, безответственное животное?

Он, не торопясь, спрыгнул с подоконника, обошёл кресло и с достоинством опустился у моих ног.

— Моя дорогая Аврора, — начал он и вытянулся на ковре, положив лапу на лапу, — в окру́ге такие очаровательные кошки, что я просто не мог отказать судьбе. Речь, разумеется, не о простом флирте, а о стратегическом улучшении генофонда. Тебе не угнаться за моей общественной нагрузкой.

— Понятно, стратег, — фыркнула я, — ты хоть понимаешь, как я тут за тебя переживаю?

— Конечно. Именно поэтому я явился в триумфе, как только расправился с делами. Кстати, у Молли из особняка под Тисовым холмом роскошная шерсть и изысканные манеры. Ты была бы в восторге.

— Если только она