Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 2. Ветра в зените

Анатолий Нейтак

Камень и Ветра 2. Ветра в зените

…одинокими ночами я задаю себе жестокий вопрос. И тут же отвечаю: иди вперёд. Что бы ни творилось на душе или вокруг – иди. Здесь как на болоте: чем сильнее хочется лечь, тем меньше можно поддаться.

дневник Рышара Мартина, предпоследняя запись

Пролог

Лим закрылся в своей комнате и делал то, что ему запрещали. Но запреты запретами, а когда ему приказывали отойти от терминала и идти играть к себе, он всё равно Делал Это.

Проще говоря, Лим подслушивал.

Уютным клубком свернувшись поперёк кровати, он до предела раскрывал сенс и слушал эфир, как слушают космическую черноту операторы тревожной сети Службы Спасения. Сегодня он проявлял особое внимание, так как мысли взрослых были интереснее обычного. Это потому, что к родителям пришла Чужая, и все трое вели странные разговоры. Лим расслабился ещё полнее, и сквозь спутанные жгучие плети эмоционального леса проступило эхо мыслей. Вернее, не самих мыслей, а выражаемого словами смысла реплик. Лим пока не научился читать настоящие мысли, хотя был намного ближе к этому, чем подозревали взрослые. -…могу показать вам…

Это говорит Чужая. Её сознание приятно холодит и воспринимается как сияющий голубым и зелёно-белым ореол. Сияющий – да, но где-то в его глубинах плавает пятно черноты, скорее угадываемой, чем ясно различимой. Мысли Чужой быстры и глубоки. В их напряжённом потоке Лим может что-то разобрать только потому, что Чужая мыслит не только быстро, но ещё и очень чётко – как будто голослайды демонстрирует. -…и что из этого?..

Спрашивает отец. Он тёплый, в основном розовый и жёлтый, хотя и не настолько жёлтый, как мама. Впрочем, Лим хорошо знает, что при слишком тесном обоюдном контакте и это тепло, и эти мягкие краски могут отталкивать. Мысли отца расплывчаты и текучи – и замкнуты в одном и том же, всегда одном и том же круге. Как морской прибой в тихую солнечную погоду. -…ваш сын. – Это снова Чужая. – Вы знаете, насколько он выделяется среди… -…так к чему ты клонишь?

Этот вопрос задаёт мама. Жёлтое, жёлтое, плотный шар сплошного золота – почти горячего, как горяч огонь. Лим не любит приближаться к этому жару. Его слишком много, от него болит голова и стучит, как сумасшедшее, сердце.

– Выделяющийся – уязвим. Слишком чувствительный – уязвим. А ваш сын к тому же, если верить данным тестирования…

Двойная вспышка чего-то редкостного, почти незнакомого Лиму.

– Откуда?..

– Это не так уж важно. Или вам кажется, что я желаю недоброго?

Новая двойная вспышка. На этот раз – растерянность и смущение. Эти волны Лиму хорошо известны, потому что он сам часто служит причиной их возникновения.

– Нет! Конечно, нет!

– Тогда поверьте: я желаю вам помочь. Вам всем, но прежде всего – Лиму.

Три луча внимания, два тёплых и один прохладный, мимоходом касаются ребёнка и снова переплетаются в один клубок.

– Очень хорошо, э-э… – Невысказанный вопрос. И мгновенный ответ. -… Полное имя -…

Ловящий лишь смысл реплик, Лим не услышал имени Чужой. Чтобы узнать его, надо было слушать ушами, а не разумом. -…всё ещё не сказала, чего хочешь.

– Я хочу собрать группу детей, похожих на вашего сына – строго говоря, я её уже собираю. Я хочу преодолеть его замкнутость и склонность к необычному поведению. Или, если это в полной мере не удастся, хотя бы уберечь его от травм духа.

– Прости, но ты не похожа на человека, любящего детей.

– Я знаю. Но это не важно. Вы должны признать, что Лиму недостаточно одной лишь родительской любви. Ему нужно иное – то, что вы не можете ему дать, но что постараюсь дать ему я. И другие дети.

В ответе мамы смешались упрямство и растерянность. Исходящий от неё луч внимания ещё раз прыгнул к Лиму и как бы неохотно вернулся назад.

– Лим… не сходится с другими детьми.

Чужая не отступила. Она шла к своей цели не прямо, но с бесконечным упорством. Лим на миг позавидовал этому упорству. Он тоже хотел бы…

– В этом-то и беда. Лима не любят, потому что он не похож. Я хотела бы свести его с детьми, равными ему в непохожести.

– Не верится, что где-то есть такие же, как…

– О, они есть. Их, конечно, мало, и найти их нелегко. Но я знаю, где и как искать.

– Ну, хорошо. – Это снова отец. И для себя он уже всё решил. – Положим, вы получили наше согласие. Как вы представляете себе дальнейшее?

– К сожалению, Лим ещё слишком мал, чтобы управлять самолётом, но на первых порах его могу отвозить к Группе я, а потом…

Вздрогнув, Лим вышел из сосредоточения и развернулся, напрягшись. Он чувствовал: Чужая добьётся своего. С отцом – уже добилась. А он не хотел никуда лететь. Он боялся.

Но в то же время он хорошо знал, что полетит. Потому что – тут Лим не мог обманывать себя – его нежелание и страх ничего не значат. Никогда не значили. А Чужая уговорит родителей: она умеет уговаривать.

И, быть может, это не будет так же муторно, как прежние попытки?

Глава 1

14.09.110 г. ЭпА (812 год Новой Эры); гермогородок Т-4/15, нижние слои стратосферы над архипелагом Мунна.

1

Проснувшись, Клаус понял: его обманули. Подсунули буст-снотворное вместо зелья. Его лишили законного права на благодатное забвение.

Зачем?!

– Нам не хотелось потерять тебя.

Клаус вздрогнул. Повернув голову и посмотрев на говорившего, он послал:

"А я было подумал, что ты – проекция. Или манекен".

"Ни то, ни другое", – был ответ. И снова вслух:

– Меня зовут Лим.

"Но как?!" Клаус вложил в этот посыл всё: и недоумение, и претензии, и возмущение, и любопытство, и требовательный вопрос. Как посмели ограничить его свободу? Как смогли подменить препараты – уж не взломом ли программ спецтерминала? Как этот таинственный парень по имени Лим мог выносить тьму души Клауса, невыносимую даже для него самого? И как, если на то пошло, до времени Лим мог обнулять свой сенс, выдавая на эфир не больше, чем покойник?

И всё это плюс ещё многое – в одной всеобъемлющей вспышке инсайт-посыла.

При всех своих (подозрительно широких) способностях Лим поморщился. Видимо, даже он, кем бы он там ни оказался, не мог полностью избавиться от тяжести тесного общения с сенсом шейда. Правда, догадаться об этом Клаус мог почти исключительно по его мимике: в эфире их двоих отделяло друг от друга подобие толстой и мутной стены. А читать мимику Клаус умел не особенно хорошо. Причина очевидна: ментатам это почти не нужно. И Клаус не составлял исключения: уверенно опознавал пять, максимум семь самых очевидных сигналов, вроде радости или удивления. Да и то лишь тогда, когда они выражались со всей возможной чёткостью.