Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей

— М-да, ну и дела, — задумался отец Александр. — А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать?

— Для начала в Новую Мангазею, — чуть помедлив, ответил Ярослав. — У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль — только нас и видели. Главное дело — до Мангазеи добраться.

Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола:

— Давайте составим диспозицию. Вот это — Царь-Город. А вот здесь — Новая Мангазея. — Батюшка положил второй огарок на край стола. — А вот дорога между ними. — Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. — Вот это — вы. — Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. — Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. — Он «проехал» одной картофелиной часть «дороги», а затем поместил вторую в «Царь-Город» и стал одновременно двигать обе в одном направлении. — Это погоня, — пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее.

Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением — по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех.

— Тут главное, чтобы у нас был гандикап, — продолжал разглагольствовать батюшка, — сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит.

— Лучше бы побольше, — заметил Ярослав. — Чтобы уж наверняка.

— Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, — согласился отец Александр. — А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра!

— Что — завтра?

— Ну, завтра у нас великий праздник — открытие водопровода. Князю по его положению нужно будет присутствовать на торжествах, а за это время вы вполне успеете.

— Нет, батюшка, она тоже там должна быть, — печально вздохнул Ярослав. — Именно из-за положения князя. Может, хоть издали ее увижу…

Ярослав покидал храм Всех Святых через тесные сени и ветхую дверь, выходящую на церковный двор, к которому примыкал огород. В отличие от княгини Евдокии Даниловны, приезжавшей в храм под видом богомолья и благотворительности, Ярославу свои посещения приходилось тщательно скрывать.

Часть первая

Терем сокровищ

В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом — когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей-неволей приходилось подлаживаться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но — ничего не поделаешь — терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того, князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.

Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.

— Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, — вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.

— Ну, может, чего и гнетет, — пробурчал Длиннорукий, — да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло.

— А ты все же расскажи, — царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. — Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две — еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.

— Ну что ты, Государь, где уж моей глупой голове с твоею равняться, — возразил князь, который однако же был весьма тронут этой незатейливой лестью. — А горе у меня такое — Петрович сбежал.

— Ай-яй-яй, как нехорошо, — нахмурился Путята. — А может быть, он оттого сбежал, что ты с ним дурно обращался?

— Да что ты, царь-батюшка, это я-то дурно обращался? — в избытке чувств всплеснул князь короткими толстыми руками. — Лучше, чем к родному брату, относился! И на приличную должность пристроил, и в еде никогда не отказывал, и в одежде!..

— А отчего ж твой Петрович всегда в лохмотьях щеголял? — не без некоторого ехидства спросил Путята.

— Это он сам! — вспылил Длиннорукий. — Я ему свои лучшие старые наряды предлагал, а он ни в какую — мол, так я привык, и все тут. Ну еще бы — столько лет в лесах разбойничал… А ну как опять на большую дорогу сбежал? — вдруг смекнул Длиннорукий. — А что, с него станется. Верно говорят: сколько волка ни корми, а он в лес глядит!

— Верно говорят, ох верно, — сочувственно поддакнул Путята. — Но будем все же надеяться на лучшее. Ну, погуляет и вернется.

— Да куда он вернется, — все более распалялся Длиннорукий, — когда он меня обокрал!

— А вот это уж и вовсе нехорошо, — скорбно покачал головой царь. — Что сбежал, это еще пол беды, а ежели обокрал, то придется разыскать и в острог препроводить. И много ли у тебя добра пропало?

— Не знаю, не проверял, — буркнул градоначальник. — Но что-нибудь стянул, уж не без этого, я его знаю!

Царь пристально глянул на князя Длиннорукого:

— А у тебя, выходит, немалые богатства дома заначены, коли есть, что стянуть…

— Да что ты, царь-батюшка, нету ничего! — возопил князь. — Беден я, аки мышь церковная, тридцать лет верой-правдой служу, и ни полушки себе не взял!..

Трудно сказать, до чего еще договорились бы два государственных мужа, но тут в горницу заглянул чернобородый дьяк:

— Государь, в Заседательной палате все уж собрались, одного тебя дожидаются.

— Ну, пускай малость еще погодят, — откликнулся Путята. — Ступай покамест, а я следом. И ты, княже, ступай в палату, скажешь остальным, что я скоро приду.