Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей

Ребята стали нехотя вылезать из воды, но плешивый человечек все равно остался недоволен:

— Да что вы здесь такое устраиваете?! Тут приличные люди бывают, а вы, бесстыжие, голышом бегаете!

Дети с веселым смехом принялись натягивать портки — они уже привыкли к подобным наскокам и воспринимали их как развлечение в серой царь-городской жизни.

— Вот так-то лучше будет, — с видом победителя проговорил страж водоема, когда ребята, подхватив одежку, скрылись в роще. — А это еще что такое? — вновь нахмурился он, заметив людей с удочками на противоположном берегу. — Непорядок!

Бурная деятельность стража нравственности и по совместительству охранника водоема не осталась незамеченной рыбаками.

— Снова этого дурня сюда принесло, — сказал рыболов рыболову. — Опять всю рыбу распугает. И кто он вообще такой?

— Некто Петрович, — ответил второй рыболов. — Сказывают, будто бы его поставили блюсти порядок, вот он и рад стараться.

— Да какой же тут непорядок? — удивился первый рыбак. — Вроде бы от нас никакого беспокойства никому нет. А уж от ребятишек тем более.

Третий рыболов, казалось, дремал — но когда веревочка колыхнулась, он резко вздернул удочку, и рыбка, блеснув в воздухе мокрой чешуей, плюхнулась обратно в воду.

— Крючок ни к бесу не годится, — досадливо проговорил он и насадил кусочек хлебного мякиша.

— Глебыч, ты всегда все знаешь, — обратился к нему первый удильщик. — Поведай нам, что это за чучело?

Тем временем охранник неспешно, вразвалочку, огибал пруд, приближаясь к рыболовам.

— Не знаю доподлинно, однако сведущие люди говорят, будто он — бывший Соловей-Разбойник, — охотно откликнулся Глебыч.

— Кто-кто? — изумился второй рыболов. — Тот самый Соловей, которого наши стрельцы два десятка годов ловили, да все поймать не могли?

— Я слыхивал, что князь Длиннорукий во время своей опалы повстречался с Соловьем, и оказалось, будто бы тот ему то ли братом родным приходится, то ли еще кем, точно не ведаю, — невозмутимо продолжал Глебыч. — А потом наши стрельцы всех Соловьевых молодцев словили, и тот совсем не при деле оказался. Ну и когда Длиннорукого-то новый наш царь из опалы вернул и снова градоначальником поставил, то он и пристроил Петровича городские пруды охранять. Все ж какой-никакой, а кусок хлеба. А то еще слыхал я, будто бы…

Однако договорить Глебыч не успел — прямо у него над ухом раздался нерпиятный дребезжащий голос:

— Сколько раз вам сказывали — запрещено здесь рыбу ловить!

— Кто запретил? — совершенно спокойно спросил первый рыболов.

— Кто надо, тот и запретил! — топнул ножкой Петрович. — И не вам, дуракам, высшие указы обсуждать! Вон отсюда, а то я за себя не отвечаю!

— А кто ты таков есть, чтобы нас, благопослушных горожан, вон гонять? — не трогаясь с места, продолжал первый удильщик.

— Узнаете, кто я таков! — пуще прежнего заблажил Петрович. — Кровавыми слезами умоетесь… В остроге сгною! Дерьмо жрать заставлю!..

Дождавшись, пока Петрович немного угомонится, заговорил второй рыболов:

— Давайте спокойно, без шума и криков. Мы тут испокон веку рыбу ловили, и никто нам слова поперек не молвил. К тому же мы делаем это не ради пустой забавы, а для пропитания. И ежели ваше начальство запрещает нам рыбачить, то не укажет ли оно другой способ добывания хлеба насущного?

Однако и спокойная рассудительность второго рыбака не вызвала в душе Петровича соответствующего отклика. Неприязненно глянув на рыболова, он злобно процедил:

— Умничаешь? Ну, умничай, умничай. В другом месте ты по-другому заговоришь.

— Да что ты все грозишься? — не выдержал Глебыч. — Здесь тебе не большая дорога!

Петрович обвел всех троих безумным взором:

— Щас… Щас буду грабить и убивать!

С этими словами он потянулся было за ржавыми ножами, спрятанными под рубищем, но рыболовы, уже знакомые с повадками Петровича, не дали ему этого сделать — недолго думая, они схватили его кто за руки, кто за ноги, да и швырнули прямо в воду.

— А может, свяжем его и отведем куда следует? — громко, чтобы слышал сам потерпевший, предложил первый рыбак.

— Всех перережу! Всем кровь пущу! — раздался вопль Петровича, который стоял по колено в воде и тщетно пытался отжимать мокрые лохмотья.

Переглянувшись, рыболовы все же помогли Петровичу выбраться из пруда — видать, поняли, что и они тоже малость хватили через край.

Присев на травку, незадачливый охранник снял сапог и вылил оттуда воду вперемежку с водорослями и головастиками.

— За что же вы со мною так? — проговорил он плачущим голосом. — Я ж не для себя стараюсь, а потому что так положено. Отсюда с завтрева будут воду для водопровода брать, а что тут творится? Одни плещутся, другие рыбу ловят…

— Так что ж теперь, все пруды и озера колючим железом обнести? — насмешливо спросил Глебыч.

— А что? Надо будет — и обнесем! — вскинулся было Петрович, но, еще раз оглядев рыбаков, только плюнул в сердцах да пошел прочь.

Экипаж взъехал на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники.

— Значит, в Загородный Терем, — говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. — И когда — прямо завтра?

— Нет-нет, ну что вы, — господин Рыжий с важностью погладил бороду. — Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра — в путь.

— И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? — несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч.

— Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, — пообещал Рыжий.

— Ну что ж, посмотрим, — улыбнулась Надя, предчувствуя увлекательное расследование, хотя — увы — не совсем журналистское.

Тем временем карета быстро катилась, подпрыгивая на булыжниках Кузнечной улицы, ведущей от городских ворот к центру Царь-Города. За окном мелькали расписные боярские терема, которые в этой части столицы весьма демократично соседствовали с купеческими палатами и бедными покосившимися избенками.

Возле одного из теремов карета замедлила ход, чтобы обогнуть толпу народа, занимавшую чуть не половину проезжей части. Люди о чем-то переговаривались, указывая на терем, где все окна были раскрыты настежь.