Александр Розов - Золотая жаба Меровингов

— ОК, идем, — сказала Лоис Грюн.

— Идем, — согласился он, — а куда, кстати?

— Ко мне домой. Тут недалеко, между мостом Фарио и сгоревшей мечетью. Почти в том брошенном мусульманском квартале, где кричи – не кричи. Я там арендовала мансарду-студию, очень дешево. Вид из окна хреновый, а в остальном, классно.

3. Политология в стиле субкультуры фурри

Мансарда-студия была симпатичная, просторная и чистенькая, но почти без мебели. По причине простора, все вещи лежали не в шкафах на полках, а в картонных коробках, в живописном беспорядке расставленных по полу, и места все равно было много. Что же касается кровати, то она здесь отсутствовала. Был большой толстый почти квадратный матрац. А мебель тут заменяли коврики и подушки в виде бамбуковых медведей — панд. Вероятно, у новой знакомой Отто был тотем – панда. Единственный стол и два стула в мансарде стояли на кухне (похожей на чулан), где кроме этого минимума мебели, был холодильник, и электроплита с печкой. Светильником служила полупрозрачная панда, будто взбирающаяся по проводу на потолок.

— Начнем? – спросила Лоис Грюн, запихнув гуся в печку.

— Начнем, — согласился майор, и уточнил, — мы что, под аудио-запись будем общаться?

— Да. Не ручкой же записывать. Тебе сразу налить чашку вина?

— Давай, — он кивнул.

Девушка-фурри наплескала янтарного вина из пластиковой канистры. Затем включила диктофон, и задала первый вопрос:

— Скажи, Отто, когда в конце прошлого года обсуждался закон «О защите европейской цивилизации», ты был за или против?

— Я был двумя руками за, — ответил майор, — и, я не был оригинален. Многих в полиции загребла ситуация, когда в городе разрастаются этнические афро-азиатские банды, но тронуть их нельзя, поскольку они маскируются под религиозные исламские общины, а толерантность была превыше всего. Когда Ван дер Бим предложил закон, практически диаметрально меняющий ориентиры, по принципу Вилдерса и Брейвика, то мы просто аплодировали. На Рождество мы устроили факельное шествие, и была потасовка. Я не стесняюсь этого. Мы искренне считали, что закон отличный, а на мелочи не глядели.

— Так, Отто, — сказала Лоис, — судя по этим оговоркам, сейчас ты считаешь, что закон не совсем хороший. Ты согласен с теми, кто говорит, что его не следовало принимать?

— Нет, я не согласен. Какой-то закон про это был необходим. Иначе рано или поздно в Евросоюзе разразились бы затяжные локальные религиозные войны. Я не шучу.

— Я понимаю, что ты не шутишь. А как бы ты высказал главные претензии к закону?

Отто Турофф задумался, отхлебнул вина, засомневался на минуту (говорить или нет) и принял решение: говорить.

— Закон Ван дер Бима дал верхушке христианской церкви почти те же права, которые в исламских республиках есть у совета имамов. А из истории Средних веков мы знаем, к каким последствиям это приводит.

— Костры святой инквизиции? – спросила Лоис.

— Да. И, если закон не будет изменен, то через несколько лет мы докатимся до этого.

— Отто, а ты согласен, чтобы это было опубликовано от твоего имени?

— Знаешь, Лоис, если бы я не был согласен, то и не говорил бы.

— У тебя будут проблемы, — заметила она.

— К черту, — ответил он, — знаешь, я не хочу быть похожим на тех офицеров, которые на войне не дрейфили в сражениях, но, вернувшись домой, дрейфили перед дерьмовыми канцелярскими крысами. По-моему, это позор для боевого офицера.

— А ты был на войне? – спросила девушка-фурри.

— Формально, — сказал майор, — я был на двух войнах: на Третьей Иракской и на Второй Суданской. Конечно, это не то, что было на Мировых войнах, но жути хватило.

Лоис Грюн понимающе кивнула.

— Я догадываюсь. Судя по сегодняшнему делу на Ротонде, тебя не вдруг испугаешь.

— Испугать меня не сложнее, чем любого другого, — возразил он, — дело не в этом, а в том, как я себя поведу, будучи испуганным. На войне учишься настраиваться так, чтобы твой страх сражался на твоей стороне.

— Я не поняла, — призналась девушка.

— Это просто, — сказал он, — при неправильном настрое, ты от испуга забиваешься в нору, дрожишь, как кролик, и тебя режут. А при правильном настрое страх срывает тебе все ограничители, превращает тебя в отчаянно-безжалостную и очень хитрую тварь. Когда через несколько часов волна адреналина откатывается, и ты осознаешь, что делал…

Майор Турофф замолчал, махнул рукой, и в три глотка допил вино из чашки. Лоис, без лишних слов налила ему еще, и только затем предложила:

— Может, вернемся к закону Ван дер Бима?

— Давай вернемся, — согласился он, и девушка-фурри продолжила:

— Ты сказал, что принцип «возврата к христианским корням Европы», расширение прав церкви, и возврат, скажем так, к некоторым средневековым нормам, это ошибка.

— Да. Такое мое мнение.

— Отто, а многие ли твои коллеги в GIGN имеют похожее мнение?

— Немногие, — ответил майор, — дело в том, что пока большинством управляет эйфория, раздуваемая TV. Мы победили. Мы провели Реконкисту, как в XV веке. Мы отбросили полчища мусульман за Средиземное море, и вернули Европу в лоно Матери-Церкви. Но реальность такова, что мы продолжаем зависеть от нефтегазовых шейхов. Наша победа иллюзорна. Просто, когда финансовый кризис затянулся, и противоречия накалились, у политиков родилась идея: сделать громоотвод из европейских мусульман. Пусть лучше плебеи погромят их, чем как в 1793-м, порубят гильотиной своих родных патрициев.

— О! – воскликнула Лоис, — Ты вспомнил Великую Французскую революцию! И у меня моментально вопрос: как ты относишься к замене Марсельезы на Псалом Давида?

— Ну, — сказал он, — гимн «Боже храни короля», все-таки, не Псалом Давида, а сочинение герцогини да Бринон по мотивам псалма. Гимны такого жанра были когда-то везде, а в текущем году парламент вернул этот старый гимн Франции, убрав Марсельезу, которая признана чрезмерно агрессивной, и разжигающей социальную ненависть.

— Отто, я знаю официальную причину, а спрашиваю про твое мнение.

— Мое мнение? Негативное! Французская Республика и Марсельеза были едины всегда, исторически, логически, эмоционально, как угодно. А сочинение мадам да Бринон, это безликое непонятно что, к тому же, нонсенс для республики.

Лоис Грюн экспрессивно взмахнула руками над головой в знак поддержки этих четких формулировок, и задала следующий вопрос:

— А что если правы те, кто говорят, что вслед за возвратом дореволюционного гимна, и реставрацией христианства, произойдет возврат церкви земель, отнятых революцией, и реставрация конституционной монархии Капетингов? Ведь есть наследник трона.

— Я не политик, — ответил майор, — но, по-моему, это нереально. Церкви принадлежало 10 процентов территории Франции. Если кто-то всерьез заикнется о том, чтобы отнять эти земли у собственников, и передать церкви, то его линчуют. Другое дело — реставрация конституционной монархии. Это будет глупость, логически следующая из других, уже совершенных глупостей. Я не удивлюсь этому.