Майкл Роэн - Кузница в Лесу

Элоф смутно слышал голоса, звавшие его, но пульсация в его ладони достигла такой силы, что казалось, суставы пальцев вот-вот лопнут от напряжения. Он выровнял клинок на наковальне правой рукой и вслепую зашарил в поисках молота. Его пальцы нащупали короткую ручку; он поднял молот, сама тяжесть которого казалась надежной и успокаивающей. Затем он поднес дрожащую левую руку к искалеченному сердцу меча, держа сжатый кулак вертикально, большим пальцем вверх. Постепенно, очень медленно он стал отгибать мизинец, как если бы хотел просыпать на наковальню немного песка, зажатого в горсти.

Белый огонь, более чистый и яркий, чем звездный, пролился на наковальню — искристый, сияющий свет, слепивший даже через опущенные веки. Ему сопутствовал низкий басовый рев, в котором слилась мощь сотни водопадов, заглушавший завывания бури. Рок что-то кричал, но его голос потерялся в этой сумятице. Наблюдателям, стоявшим на вершине лестницы, крепкая фигура Элофа, озаренная светом от наковальни, казалась воплощением движения: огромный молот взлетал вверх, описывал широкую дугу и опускался с легкой, даже ленивой грацией. Молот врезался в средоточие света, поднимался и падал снова; фонтаны дыма устремлялись вверх и тут же уносились вместе с ветром. После четвертого или пятого удара свет внезапно погас, и Элоф опустил молот. Но теперь он высоко поднял латную рукавицу, по-прежнему сжатую в кулак, и обрушил ее на наковальню вместо молота. Вспышка света отразилась от наковальни и прянула в небо, к быстро несущимся облакам; звенящий удар необычайной силы сотряс башню, а кузнец пошатнулся и опустился на колени.

Было ли то результатом бегства последних остатков светоносной мощи, которую он уловил, или просто глазом бури, но в небе над головой открылся просвет. Дождь сменился мелкой моросью, как будто облака оплакивали свою утраченную силу. Наблюдатели выбрались из лестничного колодца и бросились к шатающейся фигуре кузнеца, заранее страшась ран и увечий, которые они могли обнаружить. Но хотя одежда Элофа была прожжена во многих местах, а от его влажных волос валил пар, глаза на закопченном лице сверкали диким восторгом.

— Видишь? — крикнул он и указал рукой, одетой в латную рукавицу. — Скажи, о мудрый странник, выдержал ли я испытание? А ты, из чьей руки я забрал его, — будь мне свидетелем! Скажи теперь, разве он не по праву принадлежит мне? Он был запятнан злом, но теперь сияет, как прежде! Он снова пробудился к жизни и готов разить, защищая ее! Слепи нечистых своим темным блеском, искореняй зло, поражай ложь!

Стряхнув с плеч руки своих друзей, Элоф встал, поднял с каменного пола рукоять меча и выступил вперед. Их взгляды устремились вслед, и тогда они увидели… Хьоран издал удивленный возглас, Марья взвизгнула, и Рок выругался хриплым шепотом. Черный клинок действительно стал прямым и вернулся к жизни, ибо был глубоко погружен в металл наковальни.

Элоф насадил рукоять на торчащий хвостовик меча и вставил заклепки. Затем, не позаботившись о том, чтобы расплющить их, он уперся сапогом в край наковальни и сделал один могучий рывок. С металлическим скрежетом и фонтаном искр, а потом с торжествующим звоном клинок вырвался на свободу.

Наковальня, треснувшая сверху донизу, медленно распалась пополам и рухнула на темные каменные плиты.

— Так рубит клинок кузнеца!

Элоф тихо рассмеялся, повернулся к Року и остальным и обнял их. Объятие получилось неуклюжим, потому что он не выпустил меч из рук.

— Спасибо, друзья мои, спасибо вам! Жаль, что пришлось уйти в такой спешке и без объяснений. И еще, Рок: я сделаю для тебя достаточно безделушек, чтобы ты мог купить новую наковальню, еще лучше старой…

Хьоран и Марья казались оцепеневшими и бессловесными, но Рок, более привычный к странным зрелищам, просто покачал головой и начал собирать инструменты Элофа.

— Это не имеет значения. Пока оставим ее лежать здесь и давайте-ка уйдем отсюда, пока небесная кузница снова не принялась за работу!

Он подтолкнул остальных к лестнице, хлопнул Элофа по спине и удивленно уставился на свою мокрую ладонь.

— Пошли с нами, Элоф, ты же промок до нитки! Мы найдем для тебя кружку подогретого вина и теплую постель.

Элоф покачал головой, все еще переполненный внутренним ликованием.

— Благодарю тебя, но не надо. Я уже достаточно потревожил вас всех сегодня ночью. Мне нужно вернуться в дом Керморвана, лечь в собственную постель и оставить вас в покое.

— Как хочешь, — сказал Рок и обнял Марью за плечи. — Передай лорду мое глубокое почтение. Мы будем приветствовать его, когда он завтра выйдет к народу.

— Разве ты не собираешься прийти на церемонию?

— Зачем? — фыркнул Рок. — Слушать, как надутые синдики часами препираются друг с другом? Я оставлю формальности тебе и Иле, раз уж у вас голова устроена так, что они вас не утомляют. Лучше скоротать время в таверне, если в городе осталась хотя бы одна!

Элоф улыбнулся вместе с остальными.

— Если осталась хотя бы одна, уверен, что ты найдешь ее. Оставь нам немного эля напоследок!

Элоф пропустил своих спутников вперед, а сам задержался в пыльной полутьме, наслаждаясь прохладой и тишиной после грохота бури. Клинок в его руке тоже был прохладным, как и латная рукавица в поясной сумке; казалось непостижимым, что через них совсем недавно протекала такая грандиозная мощь. Элоф мысленно вернулся к моменту вспышки, к тому краткому озарению, когда он интуитивно проник в сущность меча. Действительно, клинок был сделан не из металла. В нем мерцали длинные черные пряди, причудливо свитые и перекрученные, погруженные в густую и темную связующую субстанцию. Они казались глянцевыми и блестящими, словно локоны давно умершей красавицы, сохраненные для вечности неким волшебством; правда, лезвие клинка было тоньше самого тонкого волоса.

Элоф остановился у одного из высоких лестничных окон, за которым до сих пор вспыхивали отсветы молний, и пристально посмотрел на меч, но поверхность металла снова превратилась в непроницаемое зеркало. Пораженный внезапной мыслью, он перевел взгляд на рукоять и поднес ее ближе к свету. В ней, как и прежде, переливались плывущие облачные узоры, но теперь они были уже не серыми, а черными — заряженными энергией, подобно грозовым облакам, чья живая сила помогла заново отковать клинок.

— Раньше я не давал тебе имени, — тихо сказал Элоф. — Я не мог быть уверен в тебе. Но теперь я уверен; во имя тьмы, что льнет к тебе, я назову тебя. Будь же Несущим Тьму, Вестником Ночи, или Гортауэром на сотранском языке, и да падет тьма перед глазами моих врагов!

Повинуясь внезапному порыву, он взмахнул Гортауэром, и голос меча запел во тьме — высокий, торжествующий, более чистый и ясный, чем раньше. В нем слышались слова, воспламенявшие кровь Элофа, заставлявшие его забыть о холоде, сырости и предстоящей долгой прогулке под дождем.