Дженни Ниммо - Лазурный питон

– В большущем доме, на одной из этих жутких темных улиц в старой части города, – отозвалась Мейзи. – Кажется, она называется Сквозняковый проезд. Ну и названьице, – наверно, сквозняки там так и гуляют.

– Никогда в тех краях не бывал.

– Я тоже. И можешь мне поверить, и не хочу бывать. – Мейзи вручила внуку миску объедков. – Вот, отнеси Бобу. Право слово, не знаю, сколько мы сможем его укрывать. У мадам Бон такой нюх и слух, что мимо нее и мышь не прошмыгнет.

– Без нотации не прошмыгнет, это точно, – постарался отшутиться Чарли, на душе у которого было скверно.

Мейзи в ответ только головой покачала. Спринтер-Боб все-таки был изрядно крупнее мыши.

В воскресенье Чарли удалось вывести Спринтера-Боба на улицу, выгулять его и запереть обратно в комнату, прежде чем бабушка Бон проснулась. Мальчик и пес-затворник вдоволь набегались в парке, а на завтрак Чарли накормил Боба яичницей с беконом. Когда стемнело, состоялась еще одна прогулка, но очень краткая и почти беззвучная, в саду, а остаток вечера Спринтер-Боб провел, растянувшись на кровати Чарли.

Утром в понедельник мама пообещала Чарли, что погуляет с собакой, как только вернется с работы, а Мейзи дала слово кормить Боба как можно сытнее. И все равно, собираясь в школу, Чарли нервничал.

– Запомни: сидеть тихо, как мышка! – внушал Чарли псу. – Никакого лая, ясно? Все, до пятницы.

Спринтер-Боб проводил Чарли печальными глазами и улегся спать – ничего другого ему не оставалось.

Чарли с Фиделио поднимались по лестнице, ведущей к парадным дверям академии Блура, и вдруг Фиделио потянул приятеля за рукав:

– Смотри, тебе машет какая-то симпатичная девочка.

– Да? – Чарли обернулся и заметил у подножия лестницы Беллу.

Он поспешно представил ее Фиделио, и девочка одарила нового знакомого ослепительной улыбкой.

– Очень приятно. Ты ведь с музыкального? А это, наверно, скрипка? – кивнула она на футляр в руке у Фиделио.

– Ага, скрипка. – Фиделио, кажется, совсем растерялся. Это было на него не похоже.

– Увидимся! Насчет правила молчания я не забыла. – Белла приложила розовый пальчик к губам и, обогнав мальчиков, легкой танцующей походкой побежала через холл. Зеленый плащ летел за ней, будто у девочки были крылья.

Фиделио зачарованно следил, как она скрылась за дверью с кисточкой и палитрой. Очутившись в музыкальной раздевалке, он наконец-то смог дать волю своему восхищению.

– Ух ты! – воскликнул Фиделио. – Чарли, она кто?

– Я сам точно не знаю, – неуверенно отозвался Чарли. – Вроде бы живет у моих теток. Слушай, какого цвета, по-твоему, у нее глаза?

– Голубые, – немедленно отозвался Фиделио. – Небесно-голубые.

– Так вот, в следующий раз они вполне могут оказаться зелеными или карими, – понизил голос Чарли.

– Да ты что? – еще больше заинтересовался Фиделио. – Скорей бы посмотреть!

Они перешли в актовый зал, и Фиделио со своей скрипкой влился в ряды оркестрантов, а Чарли сел позади Билли Грифа, младшего из учеников академии, – крошечного альбиноса с красными глазами, казавшимися круглыми и удивленными за толстенными линзами очков.

После пения утреннего гимна Чарли отправился на урок духовой музыки к раздражительному мистеру Палтри. Не позанимавшись в выходные, мальчик обнаружил, что дыхания у него не хватает, и к тому же все время фальшивил. Мистер Палтри, по обыкновению, то и дело вскипал и хлопал Чарли указкой по пальцам, покрикивая:

– Не то! Не то! Опять фальшивишь! И диафрагмой работай, диафрагмой!

От его визгливого голоса у Чарли звенело в ушах. К звонку с урока он был так рад вырваться на волю, что, выскочив за дверь, по пути в сад чуть не сшиб с ног Оливию Карусел.

Сегодня волосы у этой неугомонной особы, обожавшей гримироваться, были выкрашены черными и золотыми прядями, лицо напудрено до мертвенной белизны, а глаза обведены темными кругами. Больше всего на свете девочка смахивала на редкостного енота или панду, но Чарли об этом благоразумно промолчал.

Зато подоспевший Фиделио не удержал язык за зубами и радостно приветствовал приятельницу:

– Салют, Оливия! Тебе, никак, в этом полугодии дадут роль енота?

– Кто знает… – протянула Оливия. – Пьесу пишет Манфред – разумеется, в соавторстве в Зелдой. – Она кивнула в сторону старшеклассников на противоположном конце лужайки. Манфред, мрачный темноволосый староста академии, был погружен в беседу с Зелдой Добински, тощей и носатой девицей.

Чарли оглядел сад и заметил, что прихвостень Манфреда, Аза Пик, не сводит желтоватых хищных глазок с Беллы, которая прогуливается туда-сюда под ручку с Доркас Мор. Понаблюдав с минуту, Аза направился к девочкам, причем на острой физиономии у него блуждала кривая улыбочка и на ходу он даже приглаживал рыжие космы, словно вдруг решил привести себя в порядок.

Чарли толкнул Фиделио в бок:

– Глянь, что делается! Аза снизошел до младшей, да еще новенькой! Ручаюсь, такого раньше не бывало!

– Если не считать замечаний, да, – согласился Фиделио.

– Эта новенькая очень ничего себе, – высказалась Оливия.

– Ее зовут Белла, – сообщил Чарли. – Живет у моих теток.

– Фью! – пораженно присвистнула Оливия. – Просто в голове не укладывается, кем надо быть, чтобы их выдержать. Кстати, Эмму никто не видел?

Получив отрицательный ответ, Оливия поспешила на поиски подруги. В конце концов она обнаружила Эмму у самых стен разрушенного замка – так называемых руин. Та сидела на стволе поваленного дерева и изучала какое-то письмо, написанное мелким аккуратным почерком.

– Это что, Эм? – поинтересовалась Оливия.

– Нашла около стола мистера Краплака, – сказала Эмма. – Должно быть, выпало у него из кармана. Ты не подумай, я вовсе не собиралась читать чужое письмо! Я хотела ему отдать, а потом кое-что заметила и… Смотри сама.

Оливия быстро пробежала письмо глазами – оно было коротенькое.

Мой дорогой Сэмюель, у нас есть достоверные сведения о том, что многоликий направляется в ваши края. Какое обличье он примет, неизвестно, но он непременно тебя узнает, поэтому поскорее уноси оттуда ноги – чем быстрее, тем лучше. Я уже смирился со смертью Рики, хотя твоя мама все еще скорбит о нем. Знаешь, она до сих пор покупает его любимый джем. У нас уже целый буфет этих баночек, я не могу на них смотреть, сердце разрывается. Я знаю, для тебя утрата брата такое же горе, как и для нас, но умоляю тебя, прекрати поиски! Яне в силах даже подумать о том, чтобы потерять еще и тебя. Возвращайся домой.

Папа.

– Что скажешь? – нетерпеливо спросила Эмма.

– Интересно, – откликнулась Оливия. – И все-таки положи-ка ты лучше это письмо на стол к мистеру Краплаку. Его планы и несчастья – не наше дело.