Далия Трускиновская - Шайтан-звезда

Но Барзах позвал раба, и велел принести из своих покоев шкатулки с золотом и драгоценными камнями, и улещивал старуху хитрыми словами, и клал перед ней сокровища, пока она не согласилась и не принесла кувшин. И старуха аз-Завахи прогнала всех невольниц, и осталась наедине с Барзахом, и взяла его за руку, и повела за собой по переходам и лестницам, и вдруг они оказались на крыше дворца. И оттуда был виден весь город, и предместья, и реки, и дороги.

А еще аз-Завахи взяла с собой серебряную доску с песком, и они с Барзахом погадали, и оказалось, что франкского эмира зовут Бер-ан-Джерр, но смысла имени они не уразумели.

Потом старуха аз-Завахи сделала над кувшином знаки, и натерла его крышку порошком, и велела Барзаху снять с крышки свинцовую печать и открыть ее. И Барзах сделал все, что ему было велено, и вдруг из кувшина пошел светлый дым, а из дыма раздался голос, подобный голосу юноши, сына четырнадцати лет, нежный и благозвучный. И это был голос джинна, раба кувшина.

И он явился перед ними в виде юноши, прекрасного лицом и чисто одетого, с лицом как месяц и глазами, словно у гурии, сияющим лбом и румяными щеками, с молодым пушком и родинкой, как кружок амбры.

Но царевич, который как раз в это время подкрался к Барзаху и аз-Завахи, не удивился, потому что он знал о тайных способностях своего наставника, и Барзах научил его некоторым хитростям, которые известны магам. А о том, что его старая нянька аз-Завахи тоже занимается колдовством, царевич еще не знал. И он стал смотреть, что будет дальше.

Когда раб кувшина вышел и принял благообразный вид, старуха аз-Завахи приказала ему:

– О Маймун ибн Дамдам, о раб кувшина, в эту ночь у одного из знатных франкских эмиров, чье имя – Бер-ан-Джерр, родилась дочь. Лети же, и найди ее, и незаметно вынеси из дворца ее отца, и принеси девочку сюда! А потом найди какую-нибудь другую новорожденную девочку и отнеси ее во дворец эмира.

– На голове и на глазах! – отвечал раб кувшина, и поднялся в воздух, и расширился, и заблистал, и из глаз его посыпались искры, и он исчез, а Барзах с аз-Завахи остались его ждать. И они сидели на крыше, и читали заклинания, удерживающие джинна Маймуна ибн Дамдама в повиновении, и вдруг он появляется с младенцем на руках!

– Как удалось тебе унести девочку из дворца, о раб кувшина? – спросила аз-Завахи. – Не замечено ли ее отсутствие?

– Этот дворец – всего лишь высокая башня из больших серых камней, о госпожа, и если бы она была опрокинута и погрузилась в землю, я не отличил бы ее от большого заброшенного колодца из тех колодцев, в каких обитают джинны, – отвечал раб кувшина. – В помещении, где я нашел ребенка, нет дорогих украшений, и наилучшее из них – свисающий кусок ткани с изображением обнаженных мужчин и женщины, и между ними растет яблоня, и на ветвях ее – змей. Женщины, которым эмир доверил ухаживать за своей дочерью, спят крепким сном, который я навел на них, и не скоро проснутся, о госпожа. И старшая среди них, родная сестра матери эмира, тоже спит, и ее-то следует бояться больше всего, ибо на ее груди знаки мудрости и силы, и она единственная может догадаться, что ребенка подменили.

– Что за знаки мудрости и силы ты обнаружил? – спросила аз-Завахи. – Рассказывай все по порядку.

– Я обнаружил ожерелье, в котором золотые цепи переплетены с серебряными, и оно с тремя черными камнями, два из которых продолговатые, и это отшлифованный агат, а один, в середине, – круглый, и это черный хрусталь. Они огранены плоско, как большие изумруды, и на камнях изнутри вырезаны знаки, которые видны, если посмотреть на свет, о госпожа. А эти камни со знаками окружены другими камнями, мелкими и хорошо отшлифованными, и среди них особенно выделяется превосходный черный оникс. И еще на ее груди висят маленькие изображения разных людей, и я не знаю, что они означают, – отвечал раб кувшина.

– Изображения людей означают всего лишь то, что она верует в Ису и Мариам, а ожерелье с камнями потеряет свою силу, когда ты обвяжешь его моим волоском, который я тебе дам, – сказала аз-Завахи. – И этот волосок должен быть незаметен. А теперь покажи нам младенца, ибо мы должны пометить девочку знаком, который потом поможет ее найти.

И раб кувшина положил девочку к ногам аз-Завахи, и она развернула пеленки, и рассмеялась, и стала бить в ладоши.

– Что с тобой, о аз-Завахи? – спросил тогда Барзах. – Что привело тебя в такое состояние?

– Это дитя незачем метить! – воскликнула старуха. – Ибо родители его прогневили Аллаха. Девочка родилась уродливой, она вырастет уродливой и не найдется человека, который пожелает взять ее в жены, разве что слепой, собирающий себе на пропитание у ворот мечети!

А царевич Салах-ад-Дин следил за ними, и изумлялся, и поражался. И он понял, что его старая нянька владеет тайнами колдовства, и скрывает это, и не будет у него пути к ее тайнам, если он сейчас же не обратится к няньке и не попросит ее о помощи.

И он вышел из своего укрытия, и бросился к аз-Завахи, и поцеловал землю между ее руками, и взмолился.

– О матушка! – сказал царевич. – Тебе известны мои обстоятельства, почему же ты до сих пор молчала о том, что у тебя есть кувшин и раб кувшина? Никто не вернет мне Захр-аль-Бустан, кроме Маймуна ибн Дамдама!

И аз-Завахи испугалась, и прервала заклинание, и посмотрела на Барзаха, а Барзах испугался и посмотрел на аз-Завахи. И оба они подумали об одном и том же. Ведь царевич подслушал их разговор, и узнал их тайну, и он…

– Что ты дергаешь меня за халат, о несчастный? Ах, да… Горло у рассказчика пересохло, о правоверные! Рассказчик устал и нуждается в отдыхе! Он нуждается в большой кружке ивового сока, которую никто не нальет ему без денег! Дайте кто сколько может, во имя Аллаха великого, могучего! А когда рассказчик отдохнет, вы услышите, как подменили новорожденных детей, как они выросли, как царевич Салах-эд-Дин искал свою невесту, как дочь франкского эмира встретила своего жениха, и что из всего этого вышло! Расходитесь, расходитесь, о правоверные! Дайте рассказчику промочить глотку…

И правоверные разошлись, но с большой неохотой. Причем маленький сердитый медник Али сказал большому и благодушному бакалейщику Хасану, чья прекрасная, крашеная хенной борода была гордостью всего базара:

– Больше не заманят меня эти проходимцы слушать свои сказки! Уже третий раз я забываю обо всех делах, и останавливаюсь, и рассказчик начинает историю о царевиче Салах-эд-Дине, и всякий раз, как доходит до того, как он на дворцовой крыше подслушивает мага Барзаха, у него, словно нарочно, пересыхает в горле!

– Не вопи так, о Али! – шепотом приказал ему бакалейщик. – Разве ты не видишь?