Любовь, пироги и другие яды - Анастасия Никитина

щёку. Ещё только не хватало мне потом от ректора огрести. С него станется мне выговор объявить: выдали тебе гостя целого, а возвращаешь драного.

Я достала из заплечного мешка свою аптечку и разложила на коленях походный несессер с фиалами. У меня как у зельевара выбор имелся весьма обширный и на все случаи жизни. Правда, кое-что было экспериментальным и вообще работало только в теории. Но для простой царапины такие ухищрения не требовались, и я, щедро зачерпнув заживляющую мазь, потянулась к ободранной физиономии дикаря.

Не тут-то было: он перехватил мою руку, больно стиснув запястье.

— Решила довести дело до конца?

— В смысле? — опешила я.

— В прямом. Добить меня решила? — с уморительной серьёзностью поинтересовался дикарь.

Я с трудом сдержала смех. Это ж надо... бандитов не испугался, а простой заживляющей мази ещё как.

— Не бойся, это не больно, — заворковала я. — Чуть пощиплет и пройдёт. Зато шрама не останется. Зачем такому красавчику шрам?

— Не разговаривай со мной как с ребёнком!

— А ты не веди себя как ребёнок! Заживляющей мази только малыши боятся.

— Я не боюсь заживляющую мазь. А вот в твоих руках...

— Да ладно тебе, — обиделась я. — Бери и мажь сам. Руки ему мои не нравятся, глядишь ты!

Я вырвала руку и, сунув ему баночку, принялась втирать оставшуюся на пальцах мазь в зарождающийся на предплечье синяк. Дикарь с минуту сидел неподвижно, а потом всё-таки пересилил свои глупые страхи и потянулся к лекарству. Правда, набрал всего ничего, да ещё и обнюхал с подозрением.

Окончательно разобидевшись, я подхватила перевёрнутый котелок и молча пошла к ручью. Я простила ему и хамство, и кинжал, и даже испорченную куртку простила бы, наверное, со временем. Я вообще отходчивая, так мама говорит. Но недоверчивое отношение к моим зельеварским умениям прощать не желала: «Я ведьма в семнадцатом поколении! Лучшая на курсе зельеварения! А он от моей мази шарахается как от убойной отравы! Скотина! Хам! Дикарь! Да я с детства эту мазь варила лучше мамы!»

Когда я вернулась на поляну, негодный спутник уже ворошил поленья в заново разожжённом костре. Мой сложенный несессер лежал на бревне, а крови на щеке дикаря не было. «Смотри-ка, снизошёл-таки, — с долей удовлетворения подумала я. — И правильно. Воспаление даже дикарям не нужно».

Убрав аптечку обратно в мешок, я засыпала в котелок горсть пряных трав, собранных тут же у ручья. Пока вода закипала, я достала хлеб и бумажный пакет с сыром. Дикарь хмыкнул и полез в висящие на его колёсном уродце сумки. На свет появились ветчина, мигом окутавшая своим ароматом всю поляну, лепёшки и плоская жестяная банка. За стол сошёл широкий пень, и вскоре мы уже сели за поздний ужин. А на сытый желудок завязалось и подобие нормального разговора.

О драке мы по молчаливому согласию не вспоминали, как, впрочем, и о его недавнем испуге. Что и неудивительно — кому захочется вспоминать такие детские заскоки. Я же великодушно решила не заострять. Кузина Биль не раз говорила, что хуже нет, как напоминать мужчине о его слабостях — гарантированно станешь врагом номер один. А мне с этим чудаком ещё два месяца возиться, а потом его ректору возвращать, и всё это желательно без международного скандала. Впрочем, насчёт скандала у меня уверенности не было. Всё-таки заущельный дикарь и мои родственнички, да в одном доме... Это чревато.

Нет, я люблю свою семью. Даже бабушку Летицию. Ну, пока она не будит меня звоном своих призрачных цепей посреди ночи, точно люблю. Но они могут в рекордные сроки свести с ума неподготовленного человека. А мой дикарь явно отличался тонкой душевной организацией. Надо же... Заживляющей мази испугался.

Я из-под ресниц покосилась на спутника, прикидывая, как бы так провести его по всем рифам моей семейной жизни и не сделать заикой в процессе.

— Что? — он почувствовал мой взгляд почти мгновенно.

— Да вот думаю, как тебя представить семье. Ты же так и не соизволил назвать своё имя.

— Хочешь сказать, что не знаешь, за кем тебя поставили следить? — хмыкнул он.

— Понятия не имею. Сам же видел. Ректор больше думал о том, как выпереть нас всех с территории академии. О правилах приличий он и не вспомнил.

— А без официального знакомства ты, разумеется, ну ничегошеньки обо мне не знаешь, — уже открыто усмехнулся парень.

— Ох, простите невежу, ваша светлость, — передразнила его тон я. — Там, за ущельем, вас каждая собака знает, да?

Глаза дикаря полыхнули гневом. Да так, что я невольно отшатнулась:

— Эй. Ты чего? Я же шучу. Ну, прости. Не успели нам о вас все подробности рассказать. Наши не ожидали, что вы вообще ту... Эм... Ну, что вы совсем другие. Думали вас на лето в общаге оставить. А тут такой пассаж — у вас, оказывается, всё не так, как у нас. Ну, в бытовом плане. Свет там, душ и всё такое...

— Я понял, — процедил он.

— Ну вот... — обрадовалась хоть какой-то нейтральной реакции я. — Видно, никто из профессоров с вами высиживать в академии в свой законный отпуск не захотел, вот ректор и скинул заботу. Он часто так делает. Из-за какого-то его неудачного эксперимента соседнее кладбище поднялось — очень хорошо, вот вам, оболтусы, практика. Ингредиенты вовремя не привезли — отлично, весь курс зельеваров вместо лекций отправляется в лес с серпами. И так во всём. Вот и вас скинули по привычке. Но ты не думай. Учат у нас на совесть.

— По привычке, значит? — ухмыльнулся дикарь.

— Ну да. Наверное. Не принимать же за чистую монету его россказни про то, что он вас так от наёмных убийц прячет.

— Каких ещё убийц?!

Я прикусила язык, но было уже поздно. Парень смотрел на меня так требовательно, что сразу было понятно, съехать с темы никто не даст. Но я всё же попыталась:

— Да нет никаких убийц, это я так, образно. Преувеличила немного.

— И в чём конкретно ты преувеличила?

— Ой, да во всём! Ну кому нужны простые студенты? — буркнула я и, махнув рукой, тоже мне нашли тайны, пересказала напутствие ректора.

Дикарь, как ни странно, слушал меня очень внимательно. Даже уточнял всякие нюансы и очень пристально интересовался реакцией моих однокашников на новости о гостях. Наконец, вытащив из меня даже те подробности, которые я сама не помнила, он угомонился.

— Надеюсь, твоё чувство собственной важности ликует и поёт, — проворчала я. Неожиданный допрос по такому идиотскому поводу меня вымотал.

— Скорее, оно тихо ругается в уголке, — буркнул парень. — Одно радует, не все у вас