Улыбающаяся - Дорога из желтой чешуи

Кстати, о животных. Выйдя из замка несколько часов назад на подгибающегося от слабости ногах, я не шлепнулась на землю только чудом — во дворе, фыркая и помахивая длинными хвостами, нежничали два единорога. И можно бы было списать все на переутомление, болезнь и на двоение в глазах, если бы не то, что рядом с привычной черной и рыжегривой Лео терся какой-то черногривый нахал с серебристой шерстью.

— Любуешься единорожьими брачными ритуалами? — Рамзи, вышедший следом, скользнул по открывшейся картинке удивительно спокойным взглядом, и неожиданно свистнул, — Эй, Кит! Хорош к Лео клеится, давай багаж пакуй! Драконы тюки не потащат! — И добавил в полголоса, с необидной насмешкой, — жеребец!

От неожиданности ноги все-таки подкосились, и я уселась прямо посреди двора, больно стукнувшись попой. Пока Рамзи помогал мне подняться, и отряхивал с меня пыль Кит успел перекинуться, и подойти к нам, смущенно кутаясь в очередной новый черный балахон, который уже успел местами помяться и потерять вид.

— И давно ты так? — только и смогла выдавить я.

— С того дня, когда баст ушла, — Кит запустил руки в свою и без того взъерошенную шевелюру и взлохматил её еще больше, — Лео же тоже тогда…

— Чучелко, — вздохнула я, — ты смотри, поосторожней… А то ведь знаешь, если мальчик-единорог и девочка-единорог…

Кит стал стремительно краснеть, а Рамзи шикнул на меня, и, осторожно поддерживая, повел вглубь двора, туда, где на тщательно выметенной площадке нервно вышагивал Феликс и переминались в сторонке его родичи, среди которых оказалось и две драконицы.

— Слушай, а как так получилось-то? — Жалобно спросила я у Рамзи. Мне до сих пор было немного не по себе от новостей.

— Аномалия, — пожал в ответ плечами Рамзи. — Уход баст, как ты помнишь, вызвал мощный выплеск силы, под который попали все, кто был рядом.

— Аномалия? — Запаниковала я, — а я, часом, не начну по ночам ржать, цокать копытами и превращаться во что-нибудь странное? А то муж, боюсь, не обрадуется.

Рамзи долго и внимательно рассматривал меня, пока я, наконец, не поняла, что он издевается, и не попыталась в отместку дернуть его за ухо.

— Не начнешь, — неожиданно серьезно ответил он. — Ты сама по себе аномалия, так что на тебя эта магия не действует. А вот что перепало нам с Май, когда уходила баст — я пока не знаю, и это меня ужасно нервирует. Ты приглядывай за ней, ладно?

— А за тобой? — Не удержалась я от поддразнивая.

— Я уже взрослая киса, как-нибудь справлюсь сам, — подыграл мне вер, подводя к скамеечке и помогая усесться.

Все-таки в прощальном подарке баст оказалась и своя выгода — вряд ли бы кто-то из драконов согласился тащить на спине единорожицу в её истинном обличье, так что на спине изумрудно-зеленом драконе, держащемся слева от Феликса, летела чернокожая девушка с рыжей гривой.

Впрочем, вернемся к нашим драконам. Путешествовать на драконах оказалось приятней еще и тем, что нам не пришлось спускаться к шлюзам и выполнять все необходимые бюрократические формальности — Феликс уверенно прошел сквозь купол, словно никакой магической защиты над столицей и не было, и, плавно работая крыльями, уверенно двинулся к центру города. Я оглянулась — весь наш нестройный клин повторил маневр вожака, и сейчас следовал за нами. К моему удивлению — город внизу продолжал жить своей жизнью, словно тут каждый день пролетали драконы, и только пара зевак удивленно задрали головы. Высадились мы на крыше резиденции Великого и Ужасного.

— Столько лет мечтал это сделать, — фыркнул Феликс, пытавшийся при помощи пятерни уложить растрепавшуюся черную гриву.

— И как ощущения? — Вклинился в разговор Рамзи.

Феликс наклонил голову к плечу, и, после недолгого раздумья, пожал плечами.

— Да, в общем-то, никак. Что было — то было, и быльем поросло.

Я оглядела нашу весьма колоритную компанию, и обернулась к Феликсу:

— Мы чего-то ждем?

— Не чего-то, а кого-то, — поправил меня Феликс, и кивнул на выход аварийной лестницы, больше похожий на сказочный домик с черепичной крышей.

— Дядя Дин! — Послышался из-за спины голос Раравис, — Вы, как всегда, вовремя!

Глава 19

Кабинет Великого и Ужасного больше всего напоминал библиотеку. Нет, не те несколько комнаток на первом этаже старой пятиэтажки, гордо именующиеся «городской детской библиотекой», в которой всегда стоял полумрак, пахло старыми книгами и полагалось говорить полушепотом. Помнится, в той библиотеке за конторкой сидела пожилая дама с пронзительным взглядом и строгим пучком, кутающаяся в самолично связанные крючком шали, а для того, чтобы получить потрепанный томик Волкова с рисунками Владимирского, надо было записаться в потрепанную «общую» тетрадь в черном коленкоровом переплете. Попасть в тетрадку было сложно — надо было сдавать книги в срок, написанный на бумажном кармашке, приклеенном к обложке изнутри; не забывать говорить «Добрый день», «Не будете ли Вы добры» и «Большое спасибо»; подклеивать выпадающие страницы прозрачной лентой «для магнитофонных кассет» и брать не только книги Волкова и Булычева, но еще и никогда не отказываться от «весьма развивающих кругозор» книг, что приносила всегда возникающая у конторки будто из ниоткуда дама, похожая пучком, очками и шалью на даму за конторкой, как сестра-близнец.

Сейчас же мы сидели в чьей-то личной библиотеке — по всем стенам её стояли старинные стеллажи, нижняя половина которых была закрыта дверцами из дерева, потемневшего от старости, а верхняя — заставлена под самый потолок книгами и всякими интересными вещами: подробный макет парусника, со множеством мельчайших деталей; старинный глобус; статуэтки разных стилей и эпох; портреты — девушки, юноши… На одном из них была Раравис — подросток, юная, но тем не менее — весьма узнаваемая. Посредине этого не слишком просторного помещения, на потрепанном, исхоженном ковре стоял огромный овальный стол, окруженный креслами. На столе царил творческий беспорядок: кипы бумаг; папки; брошенные перья и чернильница; тут же характерный корпус Паркера, которым, как закладкой, заложена записная книга со старинным бронзовым замком. Ноутбук и пара планшетов, простенький офисный органайзер из дешевого черного пластика, из которого, кроме очиненых карандашей торчал ядовито-розовый маркер-текстовыделитель — это все отказывалось складываться в единую картинку. Впрочем, как и то, что по ту сторону нашей разношерстной компании сидело двое.

Я потерла руками лицо, в тайной надежде, что сейчас-то меня и посетит озарение, но, увы — надежда была напрасной. Мужчин по ту сторону большого, овального стола, на котором царил творческий беспорядок, по-прежнему было двое. Один — смуглый, чернобровый и кареглазый, с аккуратно постриженной бородкой и тонкими усиками, был одет в длинный ярко-синий балахон, на который спускался длинный конец такого же синего платка, затейливым образом повязанного вокруг головы. Он сидел, сцепив пальцы лежащих на столе рук в замок и улыбался, показывая в улыбке белоснежные, ровные зубы. Второй был типичным европейцем — гладко выбрит; короткостриженные волосы сильно разбавлены сединой; серые глаза; легкая полуулыбка; джинсы и тонкий пуловер с круглым вырезом — казалось, что пройди с ним рядом, и его внешность не бросится в глазах, не останется в памяти, как у любого из тех, что каждый день ходят мимо тебя по улице. Он вольготно устроился в кресле, закинув ногу на ногу.