Марица - Александра Европейцева

— Отдай! Мой! — девочка плачет, подпрыгивает, пытаясь достать зайца, но мальчишка лишь смеется, и его смех резкий, как скрип несмазанных качелей.

— Он ужасен! Тебе не стоит играть такой дрянью! — Он размахивал зайцем, словно тряпкой, и мне казалось, что вот-вот послышится звук рвущейся ткани.

Заяц действительно ужасен. Его туловище сделано из серой и грубой ткани, уши разного размера и цвета, а краска на пугавицах-глазах давно стерлась. Но это ее заяц, любимый, и она хочет получить его назад.

— Отдай! Я все маме расскажу!

Картинка стала размываться, и я уже не видела ни мальчишку, ни девочку, оказавшись перед мраморной лестницей королевского дворца. Кровь. Её было так много, что она стекала по ступеням, алая, почти чёрная в тусклом свете факелов. Тела слуг и аристократов лежали неестественно скрученными, словно куклы, брошенные разгневанным ребёнком.

У подножия трона лежало тело короля Лориана, его корона валялась в стороне, смятая, будто её бросили в ярости. Лицо — синее, шея перекручена неестественным образом. На мантии — грязные отпечатки сапог. Его убили не тайно, не из-за угла — здесь, на глазах у всех, с жестокостью толпы, которой больше нечего терять.

А рядом — канцлер Марц. Его тело было приколото к тронному креслу длинным кинжалом — тем самым, что он когда-то подарил Лориану в знак верности. Его рот был открыт, словно он пытался что-то крикнуть в последний момент — приказ, проклятие, мольбу. Но никто не услышал.

Воздух был густым от дыма и криков — нечеловеческих, полных боли и безумия.

Толпа.

Они шли по улицам, как потревоженный улей, с факелами, вилами, окровавленными ножами. Никто уже не различал ни статуса, ни возраста. Женщину в шелках волокли за волосы, её платье превратилось в лохмотья. Рядом ребёнок, не старше пяти лет, прижимался к телу убитой матери, но его тут же оторвали и швырнули в сторону, как ненужную вещь.

— Дворянская мразь! — кто-то крикнул, и толпа подхватила, заглушая детский плач.

Я хотела закричать, остановить их, но мои губы не издали ни звука. Сердце бешено колотилось, а в ушах звенело от ужаса.

Группа мужчин в грязных робах тащила девушку — её лицо было бледным от страха, а глаза пустыми, будто она уже умерла. Они смеялись, перебрасывая её, как мяч, а потом прижали к стене. Один уже расстёгивал штаны…

— «Хватит!» — моё внутреннее «я» рванулось вперёд, пытаясь вмешаться, но магия видения держала меня на расстоянии, как незримого наблюдателя.

Повсюду — смерть.

Лавки сожжены, дома разграблены. На площади виселицы — и на них не преступники, а те, кто ещё утром носил гербы знатных семей. Старик в разорванном камзоле, с выколотыми глазами. Молодой парень, его ноги неестественно вывернуты…

И среди всего этого хаоса — я.

Моя собственная тень лежала на ступенях какого-то дома, но не поместья Янгов, тело пробито мечом, кровь растекалась по камню, смешиваясь с другими. Волосы, некогда тёмные, теперь казались седыми от пепла. Глаза — открытые, пустые, смотрящие в небо, где кружили вороны.

Я резко села на кровати, зажав рот ладонью. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди, а по спине струился ледяной пот. Тело било дрожь, а пальцы сжимали холодный шелк простыней.

Я прислушалась к шагам за дверьми. Нет, тишина. Значит мне удалось не закричать и никого не разбудить. Если бы горничные сейчас вломились в мою комнату с причитаниями о том, что случилось, я бы самолично их прикончила.

Я встала, босая, по холодному паркету подошла к окну и распахнула его. Ночной воздух ударил в лицо, свежий, с ароматом роз и земли после дождя. Где-то вдали кричала сова, а в саду шевелились тени. Трясущимися руками налила из графина в стакан воды, которая хлестнула через край, оставив мокрый след на дереве. Залпом осушив стакан, я провела руками по лицу, словно пытаясь стереть с него отпечаток кошмара. Кожа была влажной от слез, которых я даже не заметила.

Такие видения были для меня не в новинку. Однажды, пару месяцев назад, я также проснулась в своем доме, крича от ужаса, видя войну и собственную смерть. Мне удалось их изменить, похитив дракона из рук феорильцев. И сейчас мне нужно успокоится. Такие видения цикличны, и всегда начинаются с конца. Нужно взять себя в руки, успокоится и дождаться последнего видения. Там мне покажут Боги, что станет спусковым крючком. И как это изменить.

Выжженный войной Ангар начинался с казни Демитра феорильским капитаном. Выжженная восстанием Элантра начнется тоже с чего-то еще. С чего-то, связанного с кронпринцем.

Нужно просто подождать. Увижу, что нужно изменить и изменю. Один раз вышло. Получится и во второй.

Стоит ли говорить, что уснуть я больше не смогла. Утром в зеркале отразилась не молодая красивая женщина, а нечто с серой кожей, темными кругами под глазами и спутанными волосами. Эмоции давили, и даже легкий стук в дверь заставил вздрогнуть. Горничная замерла на пороге, оценивающе скользнув взглядом по моему виду, и нахмурилась.

— Тэба, вы… в порядке? — голос её дрогнул, пока она ставила на кровать большую коробку кремового цвета, перевязанную зеленой шелковой лентой. — Сегодня бал, а вы выглядите… — она запнулась, подбирая дипломатичное слово, но я уже знала, что она видит. Сама прекрасно то же в зеркало наблюдала.

Ах, да. Бал! Я и забыла.

— Что в коробке? — голос прозвучал хрипло, и в нем явно не чувствовалось ни малейшего энтузиазма.

Горничная оживилась, словно была рада сменить тему:

— От кронпринца Истера! Для бала. — Она бережно развязала ленту, и сняла с коробки крышку. — Вот, внутри была записка.

Я развернула листок, который она мне передала. На нем красивым аккуратным подчерком была выведена лишь одна фраза: «Вы должны на балу выглядеть, как героиня Ангара, а не размалеванная кукла».

Губы сами собой сжались. Значит, мои «простые» наряды не остались незамеченными.

А горничная уже раскладывала на постели платье из белого шелка простого фасона без корсета. Ворот платья украшала изысканная вышивка золотыми нитями, доходившая до груди, которая скорее напоминала ожерелье. К платью прилагался пояс, расшитый золотыми нитями и зеленый плащ, сотканный из мягкого бархата с узором из мелких листьев. Рукава плаща у запястья и оторочка также были расшиты золотом.

Я невольно протянула руку, касаясь рукава платья. Шелк был таким легким, что казалось — сейчас растает в пальцах. И в этом была своя прелесть: никаких удушающих корсетов,