Александр Бушков - Колдунья

Кажется, ей удалось сбить князя с толку. Он совершенно утратил воинственный пыл, потому что такого тона и такого взгляда решительно не ожидал, потому что Ольга держалась совершенно не так, как ветреной грешнице в подобной ситуации следовало бы…

Она продолжала громко, уверенно, с видом осознающего свою правоту человека:

– Андрей Дмитриевич, о том, что в доме нечисто, что здесь давненько чудесит, знают, право слово, все до единого, не только дворня, псари и конюхи, но и мы с Татьяной, и Устинья Павловна. Я имею в виду все эти обманчивые мороки, все эти чертовы наваждения, которые можно наблюдать ночью… да и средь бела дня тоже. Все об этом знают, кроме вас, все давным-давно даже сплетничать перестали…

– Позволь, позволь… – князь вяло попытался перехватить инициативу, как толковому военному и подобало. – Ты обо всем этом… Видения, привидения, оживающие картины и прочая мистическая белиберда?

– Именно, – отрезала Ольга.

– Слышать я об этом слышал, и не раз, – сказал князь, вроде бы начиная обретать прежнюю уверенность в себе. – Но вот верить в эту чушь меня никто не заставит. Устинья Павловна, меж нами говоря, начинает полегоньку съезжать с ума, а тупое и неразвитое мужичье испокон веков сочиняет дурацкие сказки…

– Сказки? – усмехнулась Ольга. – А своим глазам вы верите? Верите, надо полагать… Вот и прекрасно. Пойдемте!

Она цепко ухватила князя за рукав домашнего сюртука и потянула к двери. Ошарашенный ее напором, он не сопротивлялся, и Ольге довольно быстро удалось увлечь его к чуть-чуть приоткрытой двери. Приподнявшись на цыпочки, она быстрым доверительным шепотом сообщила князю на ухо:

– Давно хотелось вам сказать, но я боялась, что вы станете смеяться по причине той самой прогрессивности и отрицания всей и всяческой мистики… Не угодно ли?

Она кивнула на дверь «атласной» гостиной (именовавшейся так из-за синей атласной обивки в мелкий золотой цветочек), и князь, не рассуждая, придвинулся, всмотрелся в узкую щелочку, после чего застыл, как изваяние, издав странный звук вроде жалобного писка…

Ольге не было нужды смотреть из-под его локтя. Она и так знала, что его сиятельство сейчас там наблюдает в совершенном расстройстве чувств: ею же самой созданную иллюзию, убедительную, ни в чем неотличимую от реальности…

Посреди гостиной, примощенная лицом и грудью на вычурный венский столик с гнутыми ножками и мозаичной крышкой, красовалась девица, судя по платью – одна из горничных. Вот только платье у нее было задрано по пояс, а сзади примостился великолепно узнававшийся господин камергер – и с превеликим старанием, сияя победительной улыбкой, пользовал девку тем манером, который в прочитанных Ольгой в величайшем секрете от всех мемуарах Казановы именовался «итальянским». Картина была убедительная, неприглядная, исполненная, как выражаются французы, экспрессии, а главное, ничем не отличалась, как и было сказано, от доподлинной реальности…

Небрежно отстранив князя, Ольга распахнула дверь пошире и, стоя на пороге, громко топнула ногой, крикнула:

– Брысь, сатанинское отродье!

Увлеченная итальянским блудом парочка моментально принялась истаивать в воздухе, пока не исчезла окончательно – только в воздухе явственно витал запашок серы.

Остолбеневший князь имел вид человека, коего вот-вот поразит апоплексический удар. Опасаясь переусердствовать, Ольга подхватила его под руку, увлекла обратно в кабинет, усадила за стол. Оглядевшись, налила полный стакан вина из стоявшего тут же графина, опустошенного уже наполовину – князь перед разговором с ней придавал себе таким образом решимости.

Осушив высокий стакан одним глотком, князь неловко ткнул его рядом с графином и воззрился на Ольгу совершенно неописуемым взглядом, в котором смешались самые разнообразные чувства, кои долго было бы перечислять.

– Ну вот, теперь вы убедились, Андрей Дмитриевич, что в доме морочит? – сказала она чуточку даже и покровительственно.

– Быть такого не может…

– Но ведь было?

– Да, действительно… – князь помял затылок. – Но, в конце концов, есть естественнонаучное объяснение: кровь бросилась в голову, я уже немолод… От жары такое тоже может почудиться превосходнейшим образом…

– Жары особенной сегодня не было, – сказала Ольга, прилагая героические усилия, чтобы сохранять серьезность. – Я же только что видела то же, что и вы – Михаила Дмитриевича в непристойной позе с какой-то… Что, и мне кровь бросилась в голову по причине возраста? Я же говорю: все в доме имели случай хоть однажды да наблюдать загадочные вещи… или не особенно загадочные, это как посмотреть… Бывало и позаковыристее – как мужички выражаются…

– Но ведь тебя не было в спальне…

– Это вам так показалось, – сказала Ольга. – А я всю ночь спала, видела сны… Убедились теперь?

– Черт знает что…

– Но вы ведь убедились? После того как собственными глазами наблюдали одно такое омрачение?

– Пожалуй, – сказал князь растерянно. – Я никогда не думал, что в наш век…

– Ну а что же поделать? – пожала плечами Ольга, стараясь не подпускать в голос излишнее превосходство. – Оказывается, это все же существует и не является одними лишь глупыми сказками неразвитого крестьянского народа…

– Какая гадость…

– Совершенно с вами согласна. Тем более что и сама оказалась невольным образом замешана – без собственного ведома…

– Господи боже мой! – простонал Вязинский. – Я и не знаю, как теперь просить у тебя прощения за все, что наговорил…

– Что вы, я вас уже простила, – сказала Ольга быстро.

Чересчур велик был соблазн подольше послушать самые прочувствованные извинения – но, во-первых, князь и сам стал игрушкой в руках проходимца-брата, а во-вторых, если взглянуть беспристрастно, кое-какие настоящие грешки схожего характера за ней все же имелись…

– Всю жизнь! – с горечью промолвил князь. – Всю жизнь я старался не давать веры этим мужицким бредням, да и рафинированной мистике тоже… Хотя слышал многое…

– Ну что же тут поделать, если оно существует, – сказала Ольга. – Не в наших силах что-то переменить…

И подумала: а что, если рассказать князю все? Объяснить, что представляет собою его дражайший братец, что это за шайка с ним нагрянула…

Нет, вряд ли поверит, даже теперь, после увиденного собственными глазами. Правду иногда полезно человеку предоставлять крохотными аптекарскими дозами, когда она слишком велика, в нее обычно не верят…

– И все же ты должна меня простить…

– Давным-давно простила, – сказала Ольга со всей возможной убедительностью. – Вы же сами были настолько благородны, что употребляли в отношении нас с вами слова «отец» и «дочь». Дочь никогда не будет сердиться на отца из-за глупого недоразумения, особенно при таких вот обстоятельствах…