Елена Павлова - Золотой Лис

Нарубив и наломав целую охапку, она увязала её в тряпку и вернулась к кусту на берегу. И выронила всё, что принесла: под ивой ничего не было, ни следа. Только, может быть, более ровная поверхность глины на небольшом пятачке. "Дон…", тихо прошептала Лиса. Бездумно опустилась на принесённый лапник. Вот и всё, ничего не осталось. Всё зря, он всё-таки рассыпался пеплом, и никакого шанса она ему не дала. Это был глупый самообман, что она ещё может для него что-то сделать, просто дурацкая привычка бодаться до последнего. Она долго так сидела — без мыслей, без желания двигаться, только покачивалась тихонько, глядя на бегущую воду, на отсветы пасмурного дня на волнах. Сидела бы и дольше, но Птичка вдруг вскрикнула и заплакала. Лиса испуганно вскочила, метнулась из-за куста.

— Девочка, что? Что? — обняла она Птичку, уткнулась в макушку. Пух, мягкие пёрышки, птичка моя… И нежный запах фрезии, такой неуместный здесь, запах из другой жизни. Жизни, которая была так недавно, ещё вчера. И разревелась наконец. И никак не могла остановиться, только и удалось, что не начать выть и вскрикивать.

Как ни странно, на Птичку это подействовало отрезвляюще. Вернее, это испугало её куда больше, чем сон.

— Сухота… райя, райя, не плачь, райя! Я не буду больше, я уже не буду! Я не плачу уже! — торопливо принялась уверять Лису девочка. Хрупкие ладошки с тонкими пальчиками скорее размазывали, чем вытирали слёзы у Лисы со щёк, но делали это очень энергично. — Ой, ты поранилась, да? Больно, да? Я один раз палец порезала, тоже больно было-о… — тряпка на локте таки протекла кровавым пятном.

— Сейчас, девочка, сейчас. Это — нет, это не больно. Ничего, ничего, сейчас пройдёт, — забормотала Лиса, мысленно давая себе подзатыльник. Распустилась! Права не имеешь! Покивала, погладила Птичку по голове, отошла к воде, умылась, давя последние всхлипы, напилась. Постояла. Обернулась. — Давай-ка лагерь делать. Я лапника нарезала, на нём спать будем. А за дровами надо сходить. Пошли? Сделаем костёр, ночью греться будем. Ты когда-нибудь видела костёр? Вот сегодня увидишь. Это красиво, тебе понравится.

Птичка поднялась и кивнула, совсем как взрослая — серьёзно и печально.

Пока собирали хворост по округе, нашли семейку белых грибов. Очень Лиса им обрадовалась. С солью на палочке над костром — всё не так живот подводить будет! А ещё надо проверить одну идею насчёт Птички — вдруг получится!

С лагерем разобрались быстро. Лиса нашла место, где низкий берег оказался подмыт паводком, и получилась в берегу пещерка — не пещерка, а так, выемка. Туда и сложили лапник — чем не спальня. Притащили на берег пару довольно толстых лесин, и перед пещеркой на полосе галечника, почти у самой воды Лиса сложила нодью — всю ночь гореть будет. А пара охапок хвороста — грибы испечь, да на огонь полюбоваться. Плащ Лиса с себя сняла — ночью укроются. Мало ли — день пасмурный, вдруг ночью дождь пойдёт. Сама замоталась в остатки нижних юбок. Нести в них всё равно больше было нечего. Получилось забавно — что-то вроде пелерины. Зато руки тоже закрыты, и длина подходящая. Вот так. А теперь…

— Птичка, девочка, подойди-ка! — присела Лиса на корточки у края воды. Конструкция, сплетённая из веток и перевязанная обрывками тряпок, вершу напоминала слабо. Будь Лиса рыбой — ни за что бы в такую гадость не полезла. Да ещё и без прикорма. — Позови-ка нам пару рыбок сюда! Да зови тех, которые побольше!

— Рыбок? — Птичка заинтересованно уставилась в воду. — А… зачем?

— Мы их съедим, — совершенно честно сказала Лиса.

— Ты их… убьёшь, да? — упавшим голосом спросила Птахх.

— Но кушать-то хочется? — Птахх вздохнула. Кушать хотелось. — А у нас всей еды — по два гриба на нос. Это они сейчас большими кажутся, а как пожарятся — там и не останется ничего, — Птахх опять вздохнула. Как-то это было нечестно. Она рыбу позовёт, та ей поверит — а её убьют. Нехорошо. Она даже не задумалась, а как, собственно, она будет "звать" рыбу. Лиса так уверенно её попросила… — Давай вот как сделаем: зови хищную рыбу. Она других рыб ест, а мы её съедим! Так справедливо? Как ты считаешь? Вот, смотри: мы её съедим, а мелкие рыбки живы останутся. И смогут вырасти. А так она бы их съела. Считай, что ты их спасаешь от смерти. А? — это звучало разумно и справедливо, и Птахх решилась. Да и есть хотелось не на шутку.

У четырёх щук вдруг возникла абсолютная уверенность в том, что вот там, у берега, есть очень много вкусной еды. Серым торпедами вылетели они из камышей, чтобы не упустить, чтобы успеть… И вдруг, подхваченные сеткой из прутьев, были выброшены на берег.

— Надо же! Сразу четыре! Одновременно! — восхитилась Лиса.

Рыбы орали в ужасе, задыхаясь без воды, и бились на траве. Птичка зажала уши и зажмурилась.

— Убей их… уже! — всхлипнула она. Лиса сначала удивилась, потом поняла: уши, эльфийские уши! Эх, придётся головы отрезать — щука очень живуча, просто так не оглушишь. А жаль, без головы неудобно над костром держать на палочке…

— Всё, девочка, всё уже, — присела она рядом с Птахх. — Знаешь, лучше их по одной подманивать, раз тебе так… неприятно. Но, боюсь, другой еды у нас с тобой в ближайшее время не будет, — сочувственно развела она руками. — Привыкай, а что делать? Или мы — их, или наши косточки кому-нибудь достанутся. Что поделать, дружок, все кого-то едят. И я, почему-то, предпочитаю, чтобы ела я, а не меня! — улыбнулась она. Птичка печально вздохнула, но согласно кивнула в ответ. Она тоже не хотела бы, чтобы её кто-то ел. — Вот и ладно. Пойдём, буду тебя учить костёр разводить. Смотри, вот это кремень.

Грибы Лиса порезала, посыпала солью и пристроила с краешка, туда, где жар небольшой, а рыбу по очереди припекла на открытом огне. Подгоревшая кожица легко отвалилась, и они с Птичкой съели двух щучек, снимая мясо с костей и слегка присаливая. А там и грибы поспели. Птахх ела и удивлялась. Никогда она не думала, что можно есть вот так: без тарелок, вилок, когда еда в лучшем случае нанизана на прутик, а то и просто лежит на широком листе речной травы! И вкусно! Очень! И никто не ругает за то, что она вся перемазалась в саже, и в рыбе, и вообще непонятно в чём! Здорово! А костёр — это очень красиво! И он поёт! Непонятно, о чём, и очень тихо — но завораживающе! Вот так бы и смотрела, и слушала, смотрела и слушала… и смотрела…

Лиса прикрыла уснувшую Птичку краем плаща и легла рядом. Ныли ноги, плечи, а вот спины и рук она по-прежнему не чувствовала. Даже и думать не хочется, что там делается, на спине. И так ясно, что ничего хорошего. Ну и ладно, ну и наплевать. Значит, судьба такая. Она старалась плакать потише, чтобы не разбудить Птичку. В огне костра ребята опять вставали перед ней — и осыпались пеплом, пеплом, пеплом… Нет, нет, ей нельзя думать об этом, нельзя, нельзя. У неё Птичка. Надо думать о другом, о другом. Надо думать, как им повезло с Птичкой. Во-первых, тепло и нет дождя. Во-вторых, уцелел карман с кремнём и огнивом, у них есть костёр и еда. В третьих, они нашли воду… Она уснула, а слёзы всё текли, текли…