Братья Бри - Слёзы Шороша

– Я верю тебе, Ли. Я вижу, что это ты.

– Так летим же!

– Нет, я не могу.

– Почему? – лицо Феликса покривило. – Почему? Ты… предашь детство? Предашь самого себя? И меня? Ты предашь меня?

– Нет, Феликс! Нет, что ты! Я благодарен тебе за всё и всё помню. Но я не могу остаться здесь. Ты знаешь, меня ждут Кэтлин и Дженни… Кэтлин и моя маленькая Дженни, самые дорогие мне люди.

– Ты мечтал об этой стране. Теперь ты предаёшь свою мечту. Даю тебе ещё минуту. Решай, предатель ты или нет.

– Я не могу оставить жену и дочь. Прости меня, Ли, – Тимоти был твёрд и одновременно трепетал от страха.

– Мне плохо, Мо! Мне плохо здесь одному! – признался Феликс. – Мо?!

– Нет, – Тимоти опустил глаза.

Досада охватила Феликса: он получил отказ даже после слов, взывавших к жалости. И он неожиданно для самого себя заплакал… Тимоти видит, как он плачет. Тимоти никогда не видел его слёз… Феликс засмеялся истерическим смехом, схватил со стола палку (это была палка Зусуза) и ударил ею Тимоти по голове. Тот схватился за голову и попятился к двери, ведущей на внешнюю площадку. Дверь распахнулась. Тимоти, шатаясь, сделал ещё несколько шагов, наткнулся спиной на перила и как-то легко, не сопротивляясь, а словно нарочно, перевалился через них.

Каким-то чувством Тронорт уловил, а может быть, сквозняк («Сквозняк», – припомнилось ему из детства), может быть, сквозняк подсказал ему, что за его спиной кто-то есть. Он испугался: «Свидетель!» Обернулся: перед ним стоял Зусуз.

– Отдай мне палку! – сказал он.

Тронорт повиновался. Ему очень захотелось спрятаться. «Кто-то прячется», – в голове его промелькнуло название ещё одного детского рисунка, а вслед за ним и сам рисунок встал перед глазами. «Это я прячусь, – подумал он. – От себя прячусь. Значит… эту, эту комнату я рисовал тогда».

– Я хочу сказать, Зусуз. Я слаб… и желаю обрести силу.

Зусуз молча ждал.

– Я больше не могу… – продолжал Тронорт. – Я больше не могу быть собой!.. Я больше не хочу быть собой! Я хочу…

– Говори!

– Я хочу… быть тобой.

– Говори!

– Я и ты – одно.

– Кем ты жаждешь стать?

– Трозузортом… Повелителем Трозузортом.

– Иди за мной, Тронорт!

Зусуз и вслед за ним Тронорт вышли на площадку.

– Остановись и не сходи с места, пока я не скажу. Впереди – бездна! – воздух вокруг вещал оглушительным голосом Зусуза. – Через мгновение перед взором твоим предстанут осколки Миров и лики Жизни. Какие-то из них оттолкнут тебя. Какие-то поманят. Ты же ступишь туда, куда укажу тебе я. Иначе… сгинешь в бездне. Ступив, жди.

– Куда мы пойдём? – не удержался от вопроса Тронорт.

– На Скрытую Сторону. В пещеру Руш, что в горе Рафрут. Туда, откуда вышла Чёрная Молния и где огни её, горящие в нас, воссоединятся вновь.

Зусуз стал рассекать воздух палкой, открывая то, что пряталось во тьме за открытой взору стороной её, то, что, являя себя, отталкивало и манило, то, что несведущего обращало в ничто.

– Видишь камень, Тронорт?

Тронорт потерялся: перед ним было столько картин, что невозможно было не потеряться.

– Тронорт, смотри сюда, пока я удерживаю пещеру! – грозно приказал Зусуз. Тронорт нашёл глазами камень.

– Вижу, – прошептал он, и ему показалось, что шёпот его исходит из пещеры.

– Идём!

Тронорт и Зусуз шагнули… От поглощения неизвестностью у Тронорта перехватило дыхание.

Он открыл глаза вместе с громким спасительным вдохом. Если бы не сон, который забрал весь его трепет, он бы, проснувшись, оторопел от страха.

– Я служанка Сафа, Повелитель Тронорт, – над ним стояло ореховоголовое существо и расставляло слова хриплым голосом (голова существа была покрыта светло-коричневым платком). – Я долго стучалась. Но ты не откликнулся. Повелитель Зусуз вызвал меня. Повелитель Зусуз велел узнать, не нужно ли чего Повелителю Тронорту.

Глава третья

«Назови своё имя!»

Семимес остановился. Для Дэниела и Мэтью это было маленьким счастьем: их тела ныли от усталости, и они рады были даже самому короткому привалу.

– Глотните чаю и отдышитесь. Но долго отдыхать не придётся, – сказал Семимес и, вынув палку из-за пояса, прикоснулся ею к тропе. – Ореховые головы не отстают. Они не видят нас, но идут точно по нашему пути, хотя я стараюсь запутать их, очень стараюсь. Не иначе как нюхают след, подобно зверю. Не слышал раньше, что ореховые головы так хороши в горах.

– Они близко? – спросил Дэниел.

– Мало-помалу они нагоняют нас, Дэн. Вот что пересиливает то, что они ещё не так близко, чтобы пугать нас своими стрелами.

Семимес задумался.

– Что, Семимес? – заволновался Дэниел.

– До Друза далеко, – продолжил рассуждать Семимес вслух.

– Речка? – догадался Мэтью. – Чтобы ореховые головы сбились со следа?

– Не получится, Мэт. До Друза далеко, вы же измотаны – не сумеем оторваться от них так, чтобы спуститься в ущелье Кердок и перейти Друз незамеченными.

Семимес снова пощупал палкой камень и покачал головой, чем заставил Дэниела повторить тревожный вопрос:

– Что, Семимес?

– Вставайте. Надо идти. Дорога что-нибудь подскажет.

Мэтью поднялся и молча подал руку Дэниелу.

…Было заметно, что их проводник немного растерян: он не убрал палку за пояс и беспрестанно ударял ею по камню, он громко сопел, злясь на себя, он не оборачивался, чтобы проверить, всё ли в порядке с друзьями, как делал всю дорогу до этого. Семимесу хотелось что-то придумать… очень хотелось что-то придумать… но он натыкался на твёрдость и безжалостность скал… Неожиданно Семимес вскрикнул, перепугав своих подопечных и заставив их замереть на месте, а их лица приклеиться к воздуху, как будто это помогло бы им не рухнуть вместе с уступом, на котором они стояли, если бы он собрался обрушиться. Но ничего под ними не обрушилось, устояв перед напором Семимеса, и их физиономии отклеились и вернулись на свои места.

– Назад! Назад! Мы идём обратно! Поворачивайте! Идём обратно!

– Как обратно?! – опомнившись, возмутился Мэтью. – Там ореховые головы!

– Семимес! – воскликнул Дэниел, уступая дорогу взбалмошному парню, и в этом восклицании был тот же смысл, что и в словах Мэтью.

– Идите за мной! За мной! Нет времени на болтовню! Там наше спасение… если Семимес чего-нибудь не напутал.

Мэтью и Дэниелу не удалось даже переглянуться, чтобы хоть на капельку уменьшить своё недоумение, так быстро Семимес развернул их и увлёк за собой… Он шёл впереди и бормотал что-то себе под нос.

– Нет, нет. Семимес ничего не напутал. Он мог бы напутать в такой спешке, если бы не подумал тогда… о Ней. Но когда глаз его приметил ту расселину, Семимес вспомнил о Ней. Он не подумал тогда о себе и своих друзьях. Но он подумал о Ней. Семимес не прикинул тогда, подходящее ли это местечко для Неё или вовсе не подходящее: для этого не было времени. Он лишь вспомнил о Ней. Значит, он ничего не напутал.

Семимес и его мысли бежали так скоро, что Дэниел и Мэтью отстали от него. Он почувствовал это и оглянулся.

– Прибавьте шагу, друзья мои! Это себя оправдает. Очень оправдает.

Мэтью, а за ним Дэниел, тяжело дыша и не пытаясь из гордости скрыть это от своего проводника, подошли к нему. Воспользовавшись тем, что он наконец вспомнил о них и остановился, чтобы подождать их, и ещё больше тем, что к нему вернулось прежнее расположение к ним, о чём говорили его глаза, они плюхнулись прямо на тропу.

– Нет, нет, прежде времени. Очень прежде времени, друзья мои. Расслабляться нельзя. Ещё не пришёл миг, чтобы расслабляться. Поднимайся, Мэт. Поднимайся, Дэн. Иначе наши манёвры будут напрасны.

– Что за манёвры?! Мы идём на переговоры с ореховыми головами, или я чего-то не понимаю? – подтрунил над Семимесом Мэтью, надеясь на то, что он откроет свой замысел.

В ответ Семимес рассмеялся. Потом сказал:

– Если бы Семимес был целым человеком, он бы сказал, что порой надо идти навстречу опасности, чтобы избежать встречи с ней.

– Семимес, а ты уверен, что это тот самый случай? – спросил Дэниел, сомневаясь, как и его друг, в разумности идти навстречу ореховым головам.

На это изворотливый парень, слушаться которого их заставила безвыходность, произнёс совершенно непонятную им фразу:

– Вот что я вам скажу, друзья мои: не слишком-то вы толсты, чтобы поколебать мою уверенность. Идите за мной и не отставайте.

…Ребята подошли к тому отрезку горной тропы, который совсем недавно отнял у них много сил. Тогда это был подъём, и он выставлял напоказ крутизну нрава. Теперь он превратился в крутой спуск.