Алексей Пехов - На перекрестках фэнтези. Сборник фантастических произведений

Даймон что-то залепетал в ответ и задергался в нервных судорогах. Он не узнал женщину, которая так и не стала его тещей.

Она провела ладонью по его лбу, векам, пощупала какие-то точки за ушами и под волосами.

— Что-то с тобой не так, — задумчиво произнесла она. — Надо перенести его в дом. Адам, поддержи с той стороны, а я возьму с этой… А вы что уставились?! — Вопрос Риммы относился к дочерям, которые столпились на крыльце. — Идите все прочь!

Перенеся юношу в спальню и уложив его на кровать, она прогнала всех из комнаты, включая недоумевающего мужа и шипящих крысокошек. Заперла дверь, затем проворно разрезала одежду Даймона и сбросила её на пол.

Теперь, когда он остался абсолютно голым, стало ясно, что кровь была только на руках и коленях юноши. Столь же ясным оказался факт, что кровь была чужой. Теперь Римма ощупала юношу тщательнее: начав с головы и шеи, она прошлась по телу, коснулась мошонки, изучила руки, бёдра, голени и закончила на пятках. Все это время Даймон нервно дергался и шептал, чтобы ему отдали приказ. Римма добросовестно исполнила просьбу и приказала ему заткнуться, пока она занимается делом. Однако это не подействовало, и Даймон продолжал будоражить её и себя бестолковым бормотанием.

Закончив обследование, она встала над ним, задумчиво растирая свои ладони маслом с едким запахом:

— Сдается мне, Зверолов-младший, что болезнь твоя находится не в физическом теле.

И едва она отвернулась, чтобы окунуть в таз с холодной водой полотенце, как случилось то, что было отсрочено но должно прийти неминуемо. У бездны все-таки оказалось дно, и Баструп его достиг.

Даймон выгнулся на кровати, пронзенный нечеловеческой судорогой. Сердце сдавили железные тиски, пытающиеся не просто остановить его, но расплющить, разорвать в клочья.

Римма бросила полотенце. Обхватила голову юноши и заглянула в его широко раскрытые глаза.

— Какая-то мерзость сосет жизненную силу из твоего сердца. А вьется она оттуда, где все занавешено мраком!

Она просунула ладонь под голову Даймона, и, несмотря на страшную боль в груди, он почувствовал это прикосновение. Ему даже показалось, что пальцы прошли сквозь кожу, кости черепа и проникли внутрь, коснувшись мягких тканей. Мало сказать, что ощущение было не из приятных. Он чувствовал, что мозг щекочут и царапают отвратительные паучьи лапы с жёсткой щетиной.

Жена свекольника, предугадывающая погоду и неурожай, а иногда извлекающая камни из почек, резко отдернула руку от головы Даймона, держа пальцы сложенными в щепоть. Она словно вырвала из него какую-то плевру, и он почувствовал это, но его крик утонул в океане безбрежной боли. В другой руке Риммы появились ножницы — те самые, которыми она срезала одежду. Лезвия сошлись между щепотью и затылком юноши и…

Все исчезло. Даймон почувствовал, как боль отпустила. Железные тиски плавно разошлись, и сердце усиленно заколотилось, наверстывая секунды вынужденного простоя. Он сделал вдох полной грудью. А затем провалился в беспамятство.

И пришло к нему видение, ясное и светлое, словно он находился в сознании. И увидел Даймон залитую солнцем ферму и просторы материковых лесов, с которыми связано его будущее. Увидел заполненные животными клетки. Пришло время продажи, и Звероловы опять получат отличный куш. Как им везет в этот год!

Словно в подтверждение он увидел улыбающегося отца. Ротанг стоял посреди зелёной поляны. В руке он держал кол, которым убил ластодонта, — примитивное оружие, долгие годы висевшее в гостиной. Отец оглядывался на Даймона и улыбался, хотя во взгляде была стылая грусть.

Картинки вдруг закружились и провалились куда-то, скорее всего в колодец, что спрятан под церковью Престола Авогея.

Кто-то щипал его за палец ноги. Юноша открыл глаза и увидел протянувшуюся в окно мохнатую шею.

— Лола, — укоризненно пробормотал он и дёрнул ступней. Птица отпустила палец.

Комната опустела. Он не представлял, когда ушла Римма и долго ли её не будет. Собственно, его волновало не это. Небо за окном озарилось первыми лучами солнца, а это значит, что Зверолов-младший провалялся в забытьи не менее четверти суток.

Едва вернулось сознание, как с неумолимой жестокостью накатились тоска и обречённость. Римма спасла его жизнь, освободив от узды зависимости, которая потянула Даймона следом за орком в миры мертвых, возможно даже в Хель. Римма обрезала рабский поводок, сохранив юноше жизнь, но освободить не смогла. Тело до последнего волоса, до последнего нерва осталось в нестерпимом ожидании приказа. И приказ мог дать только изначальный хозяин. Повелитель ужаса и теней, демон синевы по имени Paп.

— Лола, подружка моя, — прошептал он, слезая с кровати. — Ты нужна мне.

Лола быстро бегала. Гораздо быстрее, чем летал гравилёт. Года четыре назад в подростковом возрасте, когда азарт и бесшабашность Даймона пребывали в зените его деяний, он попытался прокатиться на спине своей подружки. Эксперимент закончился вывихнутым плечом и сломанной ключицей. Бестолковая курица не умела ездить с седоком и не хотела этому учиться. С тех пор парень предпочитал пользоваться гравилётом, а птицы если и касался, то исключительно чтобы дать ей подзатыльник.

На полу в ворохе разрезанной одежды Даймон отыскал свой ремень. Выбравшись через окно, он вскарабкался на Лолу. Та недовольно крякнула (экспериментатор за годы прибавил в весе), но затем успокоилась, потоптавшись по цветникам Риммы. Даймон привязал ремнём левую руку к основанию шеи страуса, правой крепко ухватился за этот узел и глянул на стены форта, которые поднимались в небо над крышами домов. Патрульные катера продолжали кружить над селением, но они находились на далекой западной окраине.

Он наклонился к уху Лолы и произнес:

— Привези меня домой, цыпочка. Очень тебя прошу. Впервые в жизни это очень важно. Привези меня домой! — И глубоко вздохнув, Даймон врезал пятками по бокам.

Лола подскочила от такой «обходительности». Ещё раз крякнула. А затем опрометью бросилась — через фермерские поля в направлении Мохнатых гор, виднеющихся вдалеке.

Удар колом был стремительным и точным. Но кроме своего умения Ротанг вложил в него исполинскую силу, взятую у корней деревьев, агрессию, заимствованную у тысяч зубастых йодаков, разящую мощь бивней ластодонта и яд плотоядных цветов. Все они, весь лес, раскинувшийся от Мохнатых гор до тартарийского побережья, вздрогнули от неожиданного толчка, когда часть энергии, в которую вложены качества этих существ, вдруг ушла из них. Ушла, сливаясь в невидимый единый поток, который устремился в центр лесной долины, к одинокому дому, стоящему на холме, концентрируясь в едином человеке. И человек передал эту силу своему оружию.