Елена Первушина - Умри, ведьма!

Было до тошноты страшно и почти так же интересно. С широкой дороги они свернули на узкую, потом — на тропу. Вокруг лежали девственно-гладкие снежные ковры, пересекаемые лишь заячьими и сорочьими следами да еще едва заметной рябью от упавшего с ветвей снега. Собачьих следов видно не было.

Тропа меж тем была торная, но какая-то путаная. Вначале она вилась по старому ельнику, где даже зимой стоял зеленый сумрак. Поворот, еще поворот, и вот Сайнем уже потерял представление о том, где они сейчас. Он мог видеть дорогу едва ли на сотню шагов вперед. Вскоре ему уже казалось, что в этом и заключается наказание лесного хозяина, что они так и будут кружить по лесу час за часом, год за годом, век за веком.

Однако ельник кончился. Тропа вывела на болото, поросшее крошечными узловатыми соснами и кривыми березами. (Кто ее все же натоптал, эту тропу?!) Сайнем заметил, что местность постепенно повышается и как будто становится суше. Но деревца по-прежнему попадались только маленькие и чахлые. По сторонам от тропы Сайнем все чаще видел огромные, темные, засыпанные снегом валуны. Он даже негромко присвистнул от удивления. Местность казалась ему знакомой, он предположил бы, что они путешествуют сейчас где-то в предгориях Чужанских гор, если бы не та милая мелочь, что горы и Купель разделяли без малого две недели пути.

Камней становилось все больше, и вскоре впереди замаячили настоящие скалы. Перед ними лежала темная гладь замерзшего озера. Ветры сдули с ледяного зеркала почти весь снег, и теперь оно чернело, как будто брошенная здесь в незапамятные времена великанская секира.

На берегу озера Человек-Росомаха наконец остановился, приказал Сайнему спешиться и следовать за ним. Волшебник подчинился, и Человек-Росомаха, не раздумывая, ступил на ледяную поверхность озера. Сайнем украдкой схватился за свой талисман, шепотом вознес краткую молитву Солнцу (просто по привычке, он не верил, что Солнце еще может испытывать к нему хоть малейшую симпатию) и последовал за своим проводником, осторожно постукивая по льду копьем. В ответ на его молитвы Солнце сверкнуло своей ослепительной короной над скалами и стремительно покатилось вниз, к горизонту. Однако света пока было достаточно, и Сайнем видел под своими ногами вмерзшие в лед пузыри воздуха, сотни мелких и глубоких трещин, а иногда ему казалось, что он различает в глубине плавники рыб.

А вот пещеру он увидел в последний момент — просто потому, что почти не поднимал головы, завороженный темной и таинственной подледной жизнью. Узкий и низкий, в половину человеческого роста, вход в пещеру зиял в складке между двумя массивами скал. Человек-Росомаха нырнул туда, следом за ним и Сайнем.

Они прошли короткую и низкую штольню, вышли в темный зал. Росомаха протянул Сайнему лапу и в кромешной тьме повел через ручей (Сайнем почувствовал под сапогами россыпь мелких камней и ледяную воду) в новый тоннель. Волшебник понял, что пути назад он найти не сможет. Он не слишком удивился.

Они шли по паутине ходов, постепенно стены расступались, потолок становился выше. Забрезжил свет — красноватые отсветы огня на стенах. Тут Сайнем разглядел на светлой желтоватой поверхности рисунки, сделанные красной и синей краской, — рыбы, олени, лучники. Иногда попадались отпечатки человеческих ладоней, а выше — на высоте в два человеческих роста — глубокие зарубки медвежьих когтей.

Наконец они выбрались из лабиринта в огромную, покрытую росписями пещеру. Здесь горел костер, а у костра сидел гигантский медведь. Сидел по-человечески, выпрямив спину и положив переднюю, неестественно длинную лапу на «колени». Морда его была задрана к потолку пещеры, причем один глаз, вероятно пострадавший некогда в драке, смотрел тускло и мертво, зато другой был зорок и полон жизни. Морду наискось пересекал старый шрам. Но самым поразительным было не это. На шее медведя в складках темного меха жило второе, человеческое, лицо. У него были грубые черты, его почти целиком скрывали густые усы и борода, и все же оно, несомненно, принадлежало живому, мыслящему и, пожалуй, лукавому существу. Узкие темные глаза-буравчики с любопытством уставились на Сайнема.

— Если верить моему младшенькому, — хрипло пророкотал Человек-Медведь, и эхо заплясало под сводом пещеры, — если верить этому болтуну, так ты за последнее время здорово вырос и возмужал. Он уверял, что его ранил мальчишка. Ну да ладно, это не важно. Копье с тобой?

Вместо ответа Сайнем поднял копье над головой.

— Хорошо. Тогда иди и посмотри, что ты натворил.

Сайнем подошел ближе к костру, повинуясь указующему жесту медвежьей лапы (в этот момент он заметил, как из темной подушечки на мгновение показалась человеческая ладонь с неожиданно тонкими и изящными пальцами). По ту сторону огня, в дальнем углу пещеры, на низком и широком топчане, сколоченном из огромных бревен, лежал второй медведь. Этот зверь был почти так же велик, как хозяин пещеры, и Сайнему показалось, что он узнает зверя-оборотня, с которым он и Рейнхард столкнулись когда-то на берегу реки. Медведь лежал неподвижно, закрыв глаза, и тяжело дышал. Его тусклая шерсть свалялась и торчала во все стороны, а острый хребет и ребра можно было ясно различить под шкурой. За правой передней лапой Сайнем различил большую треугольную рану, из которой медленно, капля за каплей, вытекала густая темная кровь.

— Человеческое оружие, — сказал Человек-Медведь в ответ на взгляд Сайнема. — Человеческое оружие, посвященное человеческому богу. Это очень плохо. Очень сильный яд. Только оно само может исцелить рану, которую нанесло. Поэтому я позвал тебя. Ты согласишься помочь нам?

— С радостью, — ответил Сайнем.

Очень осторожно и не без робости он коснулся раны наконечником копья. Та не затянулась, но мгновенно заблестела, как будто покрылась слоем нежнейшей молодой кожи. Кровь перестала течь. Медведь открыл глаза, с шумом втянул носом воздух, помотал головой, потом начал осторожно подниматься на ноги. Его пошатывало, и Сайнему пришлось отскочить назад — мгновение казалось, что сейчас огромная туша свалится прямо на него. Но медведь удержался на ногах.

— Кланяйся, кланяйся своему целителю! — повелел Человек-Медведь. — Кланяйся и проваливай.

Исцеленный медведь встал на четыре лапы, дыхнул смрадом Сайнему в лицо (его морда приходилась как раз вровень с макушкой волшебника). Потом, помотав головой, он вальяжно поклонился — когти скребанули по полу, оставляя на камне глубокие царапины, — и вразвалочку, не спеша исчез в одном из темных проходов в глубине пещеры.

— Я не благословен в детях, — сообщил Человек-Медведь со вздохом. — Мой старший сын полюбил женщину из вашего замка, но их разлучили, и она умерла. Младший был разгневан тем, что старший не стал мстить. Он вообразил себя сильнее брата и напал на него. Кто знает, чем кончился бы их бой, если бы не вмешались вы. Поэтому я благодарен вам.