Василий Горъ - Нелюдь

— Н-не понял?

— Фарид умудрился подставить их под хейсаров…

— И?

— Половины отряда уже нет… А остальные… — Ансельм подхватил со стола свиток и бросил его иерарху: — На, читай!

Брат Рон проглядел коротенькое письмецо и… улыбнулся:

— Хм… В Алат? А Надзирающие в отряде есть?

Глава 26. Кром Меченый

Второй день третьей десятины третьего лиственя.

…Здесь, в предгорьях Шаргайльского хребта, Серебрянка оставалась холодной, как лед, даже летом. А сейчас, в середине третьего лиственя, она просто дышала морозом.

Потрогав воду пальчиком, леди Мэйнария зябко поежилась и затравленно посмотрела на меня:

— Она же ледяная!!!

Я кивнул и бросил на землю собранный по дороге сушняк:

— Да. Но больше помыться негде…

Баронесса брезгливо потрогала свои волосы, сморщила носик и неуверенно потянулась к шнуровке колета.

Мысленно усмехнувшись, я снял с плеча котомку, присел на корточки и вытащил из нее сверток с мыльным корнем, пучком мочала и чистой нижней рубашкой:

— Вот. Пригодится…

— Спасибо… — обрадованно воскликнула леди Мэйнария, выхватила его у меня из рук и, непонятно почему покраснев, унеслась к здоровенной иве, растущей у самой воды в паре десятков шагов вверх по течению.

Проводив ее взглядом, я занялся костром — сложил мелкие ветки домиком, обложил их деревяшками покрупнее, потом подтащил к ним пару бревен, валяющихся на берегу, и взялся за кресало…

… Мылась баронесса недолго — от силы минут десять. Но за это время успела замерзнуть до такого состояния, что, выбравшись из воды, не смогла ни толком одеться, ни просушить волосы.

— Х-х-холод-д-дно… — стуча зубами, подбегая к костру, пролепетала она, присела на корточки и протянула руки к огню. — У-у-у, как хорошо!!!

У меня перехватило дух и остановилось сердце: я тут же уставился на нее и… увидел Ларку: рыжие волосы, разбросанные по плечам, синие трясущиеся губы и покрасневшие, негнущиеся пальцы.

— З-з-заканчиваю… — не переставая полоскать в проруби какую-то тряпку, непослушными губами пробормотала сестричка. — Осталось д-две прост-т-тыни…

— Вечер… Никто не видит… Дай, помогу! — с ненавистью покосившись на окна верхнего этажа донжона замка Тьюварр, предложил я.

— Нос в к-к-карауле… — вздохнула Ларка. — Если з-з-заметит — обязательно д-д-доложит Гус-с-сыне. И т-т-тогда я опять получу плет-т-тей…

— Червяк! Слизень!! Мокрица!!! — сжав кулаки, зашипел я. — Вырасту — переломаю ему все кости!!!

— Нос уже с-с-сломали. Не помогло… — фыркнула Ларка. — К-к-каким был, т-т-таким и остался…

— Тогда… Тогда…

— Иди к-к-ко мне, защитник! — улыбнулась она, бросила простынь в корзину, обняла меня и запустила руки за пазуху: — У-у-у, как хорошо!

— Что-то не так? — увидев, как изменился мой взгляд, испуганно спросила баронесса. Потом оглядела свою рубашку, заметила, как топорщится мокрая ткань на сжавшихся от холода сосках, зарделась и, прикрыв рукой грудь, вскочила на ноги: — Ты… Ты…

Пожав плечами, я уткнулся взглядом в огонь, а через пару мгновений снова уставился на баронессу. На этот раз — с удивлением: вместо того, чтобы продолжить возмущенную тираду и обозвать меня похотливым животным или еще чем-нибудь в этом роде, леди Мэйнария вдруг вздохнула и примирительно пробормотала:

— Прости… Мне показалось, что… Ну… Просто у тебя был такой взгляд, как будто…

Я не поверил своим ушам: передо мной извинялась целая баронесса! Причем извинялась не просто так, а искренне!

В общем, промолчать у меня не получилось:

— Ничего…

… Всю дорогу до охотничьего домика леди Мэйнария молчала. И во время ужина — тоже. А после него, забравшись на свое ложе и дождавшись, пока я потушу лучину, неожиданно заговорила:

— Кром?

— Да, ваша милость?

— Тогда, в Атерне… Я слышала звуки боя… Это были люди графа Варлана?

Я перевернулся на бок, вгляделся в темноту и зачем-то кивнул:

— Угу…

— Значит, замок они захватили?

— Угу…

— Их было много?

— Угу…

Баронесса помолчала несколько минут, а потом еле слышно прошептала:

— Как ты думаешь, что с моей мамой и братом?

Я вспомнил разговор, услышанный на лестнице, потом словно воочию увидел окровавленное детское тело, лежащее поперек кровати в покоях барона Волода, и угрюмо вздохнул.

Услышав вздох, леди Мэйнария тихонько всхлипнула, помолчала минуты две и… все-таки уточнила:

— Ты так думаешь или… знаешь?

Я зажмурился… и услышал, как скрипнуло ее ложе. А потом — и шорох босых ног по полу.

Девушка остановилась рядом с моей лавкой и умоляюще выдохнула:

— Кром! Ну, пожалуйста… Я должна знать!

Странно, но в ее мольбе мне вдруг почудились стальные нотки!

«Белая кровь…» — подумал я. И, немного подумав, решил, что она действительно имеет право знать, что стало с ее родными: — Ваш брат погиб… Точно… Я видел тело в его покоях…

— А мама?

— На четвертый этаж я не поднимался, но слышал… разговоры…

Через некоторое время баронесса догадалась:

— Ссильничали?

Я еле слышно вздохнул, услышав, как скрипят зубы ее милости. И поему-то почувствовал себя виноватым.

Ее милость молчала целую вечность. А потом горячечно зашептала:

— Кром! Скажи, ты убил хоть одного из них?

— Угу…

— Слава Вседержи… — начала, было, она и прервалась на полуслове. Потом мою руку обожгло ее прикосновение:

— Кром?

— Да, ваша милость?

— Ты спас мне жизнь… Но… почему мне?

— Кро-о-ом? — в голосе Элларии звучала самая настоящая вина, и я мгновенно проснулся.

— Да, Ларка?

— Почему мне?

Я приподнялся на локте и непонимающе вытаращил глаза:

— Что «мне»?

Сестричка подняла руку и продемонстрировала мне мой вчерашний подарок:

— Варежки…

— А кому? — удивился я.

— Маме… Сатии… Кому-нибудь еще…

Я понизил голос:

— Мама уже давно не встает… Сатия мне просто нравится… А тебя я люблю! Больше всего на свете…

— Я тебя тоже люблю… — выдохнула сестричка и улыбнулась. Так ласково, что у меня на глаза навернулись слезы…

— Кро-о-ом? Почему мне?

Что я должен был ей сказать? Что она — тень Элларии? Ожившее воспоминание? Или подарок Двуликого к концу моего Пути?

— Ваша милость, давайте спать: утром мы идем в Аверон…

… Запалив лучину, я закрепил ее в держателе, повернулся к ложу леди Мэйнарии и мысленно вздохнул: судя по еще не подсохшим пятнам от слез на плаще, она проплакала всю ночь. И забылась сном перед самым рассветом.