Сладкий праздник драконьего сердца - Ксения Лита

Я едва не хрюкнул от смеха, когда в голову пришло такое непочтительное сравнение, но драконессы действительно предпочитали более сдержанные оттенки в одежде: белый, кремовый, черный, шоколадный, винный, серебристый. Смирра иногда надевала изумрудный, и это считалось вызовом. Катя в своем красном платье казалась пламенем, яркой вспышкой в блеклом мире. И она была со мной. Она была моей.

Никогда я еще не наслаждался балетом еще до его начала. Мы шутили и смеялись, я сжимал Катину ладонь, пока не столкнулись со Смиррой и ее отцом.

Эта семейка даже не скрывала свое отношение к Кате: оба одинаково поджали губы, словно им под нос сунули что-то омерзительное. Фамильная черта. Почему я раньше этого не замечал? Может, потому что рядом со мной Смирра вела себя иначе: улыбалась и была очаровательной. Точнее, хотела казаться очаровательной. Смирра выглядела довольной только когда все шло именно так, как ей хочется. Но вела себя агрессивно, когда кто-то или что-то поступал вразрез с ее желаниями. Я это замечал, но списывал на драконий темперамент. Все мы иногда злимся, когда что-то идет не по плану. Но я рассчитывал на разговоры, что мой ближний круг всегда придет ко мне и честно в лицо расскажет, что не так, а не станет плести интриги за моей спиной. Как это делал отец за спиной матери.

— Ваше высочество, — склонил голову отец Смирры, всячески игнорируя Катю. Зря он так, скоро я сменю регента на его месте, и ему придется иметь дело со мной!

— Граф Лерстон, — едва заметно кивнул я в ответ. — Смирра.

Драконесса метнула испепеляющий взгляд в Катю и посмотрела на меня так жалобно, что, не знай я ее, поверил бы, что Смирра страдает.

«Ты сама все разрушила», — ответил я взглядом, никак не отреагировав на блеснувшие в ее глазах слезы.

— Я не ожидал от вас такого оскорбления моей семьи, ваше высочество, — выкатил претензию граф.

Это, конечно же, относилось к аннулированию нашей со Смиррой помолвки. Об этом было официально объявлено сразу после моего возвращения в столицу. У нас с регентом случилась еще пара бесед на эту тему, но отцу так и не удалось меня переубедить.

— Оскорбления? — Я вздернул бровь. — Жаль, что вы восприняли это так. Мы просто кардинально не сошлись во мнениях с вашей дочерью. Я считаю, что моя королева должна быть со мной заодно.

Мы привлекли слишком много внимания, граф этот понял, поэтому продолжил свой путь, потащив за собой дочь. А я подумал, что мне после коронации, возможно, придется менять большинство советников и в принципе хорошенько пересмотреть собственное окружение. Или хотя бы более тщательнее рассмотреть.

— Могу я задать личный вопрос? — осторожно спросила Катя, когда мы поднялись на этаж, где располагалась королевская ложа.

— Тебе можно все, — не раздумывая, ответил я. Даже не заметил, как погрузился в мысли о своих королевских обязанностях. Дел мне предстояло небо нелетное. А учитывая мою будущую реформу насчет иномирян…

— Почему ты расстался со Смиррой?

Я увлекся тобой настолько, что не могу думать о других женщинах, подумал я, и понял, что это чистая правда. Пора было уже признаться хотя бы себе, что я, кажется, бесповоротно влюблен в мою иномирянку. Вот признал, и стало так тепло на душе, будто после долгой зимы в моем сердце резко наступило лето. Но признаться в этом Кате? Я уже успел понять, что моя капибара слишком реалистка, слишком прагматичная особа, которая не верит красивым словам и обещаниям. Поверит ли она мне? Примет мои чувства?

Я замялся, и Катя восприняла мою паузу по-своему.

— Если я забрела на запретную территорию, можешь не отвечать.

Короли должны быть решительными, но я так и не смог вытолкнуть из себя признание, вместо этого ответил:

— Я за доверие и честность в любых отношениях, а Смирра считает, что цель оправдывает средства.

Катя кивнула, принимая такую правду.

— Я тоже за честность.

А я мысленно скривился. Что это со мной? Почему так сложно сказать о своих чувствах, которые жгли сердце?

Впрочем, момент откровенности был уже упущен, и мы шагнули в ложу.

8. Катя

Королевская ложа была поистине королевской. Мягкие широкие кресла с золотой бархатной обивкой, сверкающие под лучами люстр и светильников подлокотники. Ложа располагалась прямо напротив сцены: просторная, она отрезала нас от всего окружающего мира, стоило тяжелым портьерам за нашими спинами закрыться. Я едва успела уловить мелькнувшие за ними тени, видимо, те самые агенты заняли позицию на время всего представления.

Кириан помог мне сесть, сам устроился в соседнем кресле и внимательно на меня посмотрел. Как-то слишком внимательно, как будто изучал. Раньше я бы подумала, что это подозрительно, сейчас же просто спросила:

— Что?

— Ничего, — произнес он.

— Ничего?

— Нет.

Странный разговор, особенно учитывая, что принц мигом переключился на сцену.

— Здесь очень красиво, — сказала я.

Кириан кивнул.

Мне доводилось бывать в обычных ложах, но в королевской, особенно в королевской драконьей — раньше никогда. Снаружи (я рассматривала театр еще до того, как в ней оказалась) она выглядела не менее роскошно, чем изнутри, где каждый светильник был произведением искусства. Мягкий ворс ковра под ногами так и манил сбросить туфли, но я почему-то застеснялась, хотя раньше таким не страдала. Ладно, сниму когда представление начнется.

Я смотрела на то, как заполняется зал, испытывая непонятную неловкость. Все началось с того вопроса про Смирру, хотя до этого ничего такого между нами не ощущалось. Сейчас же Кириан постукивал пальцами по подлокотнику и вообще выглядел так, как будто его здесь нет.

Может, не стоило спрашивать? Но я же сказала, что он может не отвечать, если не хочет. Может, ему неприятно было об этом говорить? Да разумеется ему неприятно было об этом говорить, кому вообще приятно говорить о бывших? Зачем я вообще об этом спросила?

Я уже открыла рот, чтобы извиниться, на этом меня и застал третий звонок. В зале, до этой минуты шуршащем голосами, воцарилась тишина, и меня словно отбросило в мое прошлое и в мечты о том, как все могло бы быть. Вот только в том прошлом и в мечтах занавес расходился с обратной стороны, и на сцену выходила я.

Выпорхнувшая на сцену балерина и премьер казались невесомыми, они взлетали в такт музыке, а магические декорации, позволяющие воссоздать практически