Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну

сам с ним не расплатишься? 

Дьюла тем же полусогнутым пальцем постучал себя по лбу. 

— Потому, что здесь лишь волчий вой в середине зимы. Ну же, не бойся. Чувствуешь? Он опять приближается. 

<°)

Она действительно чувствовала. Время от времени — на кратчайшее из всех возможных мгновений — казалось, что воды реки поднимаются со дна каньона и его противоположная сторона растворяется во мраке, уступая место простору без конца и края, абсолютной пустоте, в которой нет даже звезд. Эта пустота манит и затягивает, уговаривает сделать шаг, погрузиться, утонуть… Ах, нет, Дьюла же просил подумать, вспомнить о чем-то хорошем. Как назло, в голову лезут одни тревожные мысли о доме и родителях, о том, что случится в Школе Дракайны и после, о копошащемся змеином клубке и туннеле с живыми, ритмично колышущимися стенами. Завернуться… укрыться от всех тревог… Разве в ее не столь уж длинной жизни хоть раз случалось что-то подобное? Разве она была хоть однажды по-настоящему, безоглядно, бесстрашно счастлива? 

— Осторожно! Не сойди с края! 

Кира перевела дух и попыталась расслабиться, пусть внутри все по-прежнему трепетало от беспокойства. Она сказала себе, что память тоже вода, озеро, в чьи воды можно погрузиться. Быть может, на поверхности и нет того, что им нужно… а если набрать воздуха и… опуститься… куда-нибудь поглубже… 

Туда, где ей пять лет и она сидит на коленях у мамы. 

<

«Смотри, это — челнок. 

Эта нить называется основа, а вот эта — уток». 

<°

«Однажды тебе придется все делать самой, 

так что запомни хорошенько». 

Поначалу все кажется таким сложным, а сам станок до того огромным, что она боится в него провалиться и вцепляется в маму с такой силой, что мешает работать. Станок как чудище, готовое проглотить Киру целиком. А когда страх 

наконец-то уступает место любопытству, приходят вопросы.  <°) Продольные нити натянуты и закреплены, а почему?  <°))) Вот эта гребенка, она для чего?  <°)))><~ И конечно, самое интересное <°)))><  то, как ловко и красиво у мамы получается  <°)))><  бросать челнок сквозь нити — как Кира бросала камешки  <°)))><  в озеро, не озеро памяти, а настоящее озеро, чтобы они <°)))>< летели  над водой. И постепенно из <°)нитей))><, которые сами по себе красивые, но не имеют смысла, рождается нечто большее, рождается узор: красное дерево на белом фоне, раскинувшее <°)мощные ветви))>< во все стороны; ствол дерева обвивает <°)змея,))>< ползущая вверх. Кажется, есть что-то еще — над кроной летают ><(птицы((°>, а корни впиваются в землю, тянутся к незримым источникам, — но ><(детали((°> ускользают. Зато в память врезалось тепло маминого тела, ее ><(сосредоточенность и целеустремленность((°>; о да, рождение порядка из хаоса, колдовство маминых рук — это и впрямь ><(то самое воспоминание((°>, о котором говорил Дьюла.  ><(((°>  Кира почему-то заплакала и не сразу услышала, как он кричит:  ><(«Быстрее! Хватай его за хвост! Хватай, пока не поздно!»  > ><((Кира подчинилась, и пришла  . (°> 

Теперь, сердце мое, я расскажу тебе сказку…

Какое ты чудовище

Нежное сияние июньской зари просочилось в окошко, как вода в кувшин, и наполнило собою скромно обставленную комнату, отведенную гостю для ночлега. Все вокруг окрасилось в теплые тона — будто он приложил к глазу розовый лепесток. Дьюла невольно улыбнулся, чувствуя во всем теле неимоверно приятную расслабленность. Постель — настоящая, с периной и таким чистым бельем, что граманциаш не осмелился бы и пальцем тронуть ткань, если бы сам прежде не вымылся как следует, — объясняла это ощущение лишь наполовину.

Вторая половина продолжала спать рядом, на боку, и растрепавшиеся темно-рыжие волосы укрывали ее лицо. Рассветный луч скользнул по золотистому плечу, по руке — Ада Бекали подложила сложенные ладони под щеку, и этот детский жест выглядел очень умилительно. Глубокой ночью, когда позевывающие слуги наполнили лохань, она пришла и прогнала всех, заявив, что гости справятся сами. Ожидаемого потрясения и тем более возмущения это не вызвало — может, их приняли за мужа и жену, а может, никто и не сомневался, что колдуны плевать хотели на правила и законы обычных людей.

Зная по опыту, что Ада неизменно просыпается в дурном настроении, Дьюла не спешил выбираться из-под одеяла, чтобы тем самым не разбудить ее раньше времени. Тихонечко приподнявшись на локте, он разглядывал свою спутницу с грустной улыбкой. Они были странной парой, встречавшейся два-три раза в год то у нее дома, в Дуброваце, то где-нибудь еще, как в этот раз.

«Мы, двое печальных взрослых людей, — сказала она однажды, — можем сами выбирать, с кем и каким образом делить свою печаль, раз уж она от этого не умножится и не уменьшится».

Он обнаружил ее записку на сеновале в каком-то безымянном поселке к западу от Брассо, где хозяин разрешил переночевать за пару грошей. Листочек ждал на самом видном месте — в лучах лунного света, проникающих сквозь какую-то щель, — и Дьюла не слишком удивился, поскольку Ада и раньше пользовалась этим способом, что еще сильнее выделяло ее среди прочих братьев и сестер по ремеслу. Почта граманциашей работала безотказно: послания, переданные через Книгу, всегда доходили до адресатов; но выпускники Школы старательно избегали общаться друг с другом как лицом к лицу, так и через письма.

Лунный свет был недостаточно ярким для чтения, поэтому Дьюла просто коснулся записки кончиком