Павел Буркин - Когда камни кричат

Рокетт нашел в себе силы не заорать от ужаса, не броситься из страшного места прочь. После расправы появились служки в безликих балахонах. Они накрыли мешковиной, погрузили на носилки и вынесли то, что осталось от смутьянки. «И ведь никто не вспомнит, зуб даю!» — зло подумал Рокетт. Будто живое, упорное существо, дурманящий дым после первого отпора не отступился. Даже у самого пола он кружил голову, путал мысли, а мерно звучащий голос Маркиана обретал убедительность пушечного залпа в упор. С огромным усилием Рокетт заставил себя не слушать этот повелительный, металлический, не терпящий и тени неповиновения голос. Голову ломило, болела отдавленная Аоном рука, и все меньше оставалось сил, чтобы сопротивляться дурману и не броситься каяться. Но встать — значило умереть… или предать близких, что еще хуже, и Рокетт крепился.

Крепился, когда служки снова и снова проносили кадила мимо толпы, когда все новые и новые «грешники» каялись, подводя под топор и костер себя и близких. Даже когда вышел Дорстаг, долго и красочно описывал, как грешила служанка его отца, Мелина, когда спала с ним до свадьбы, и при этом называла его «своим Аргелебом», и себя — «его Исминой». И еще звала посетить развалины Хра… языческого капища на мысу Криата Эрхавенского, что, как известно, еще оным Криатом и запрещено. А еще она говорила, что Эрхавен должен отложиться от Темесы и звала присоединиться к людям, которые знают, как это сделать и восстановить власть старых Богов, а против Темесы можно призвать на помощь полки Империи Ствангар.

— К сожалению, — говорил Дорстаг, — она на базаре, потом наверняка будет развлекаться на празднике. Но утром вернется. У нее слепая мать, ей надо ее кормить. Советую наведаться туда перед рассветом.

Досталось и самому Рокетту, и Аону — конечно, их прегрешения не ли ни в какое сравнение с преступлениями Нарамис. Рокетт не знал Нарамис, но слова Дорстага вызвали лютую ярость. Тот, конечно, тоже наглотался ядовитого дыма, но Рокетт знал: Дорстаг мог бы так поступить и на трезвую голову — другое дело, в тайне ото всех. Увы, спасти, предупредить эту Мелинане удастся. Но если он останется в живых, можно будет сделать что-нибудь, чтобы жизнь этой гнуси медом не казалась. Например, то же самое. И пусть объясняется с темесцами, как может…

Рокетт не заметил, как служба закончилась. Сначала по невидимым воздуховодам улетучился дурманящий дым, поднялись с колен прихожане. У них побаливала голова, что вполне получалось списать на дым благовоний и духоту — но ничего особенного никто не помнил. Двое избивавших женщину с удивлением обнаружили на костяшках пальцев кровь. Но Маркиан предусмотрел и это:

— Деяния каждого из вас взвесил Единый на весах Истины. И самых преданных, готовых обагрить руки кровью демона, наградит он особо. Вы же, остальные, должны равняться на достойных сынов Церкви Единого-и-Единственного. Поздравляю вас всех с окончанием зимнего поста, и счастливого вам Святого Валианда!

Толпа потянулась к выходу. Рокетт встал, с наслаждением потянулся, вдыхая полной грудью свежий, не отравленный дурманом воздух. Ядовитая дрянь напоминала о себе тяжелой головной болью, режущим расширившиеся зрачки слезящихся глаз солнцем. Поначалу Рокетта едва не стошнило. Но свежий морской бриз выдул из головы остатки дурмана, глаза постепенно привыкли к яркому свету, и только теперь Леруа ощутил, что вышел из страшной церкви живым. Истинная вера? Да развалины того самого «языческого капища» далеко за собором уже не казались такими жуткими. В чем бы ни обвиняли жриц Исмины, только не в отравлении прихожан. Даже голова стала болеть поменьше. Как-то померкли, отошли на задний план мысли о мести Дорстагу ради какой-то незнакомой служанки. В конце концов, сегодня же праздник, а он молод и в кармане от немного бренчит. Почему бы не отметить праздник достойно? Он ведь не каждый день бывает…

Иное дело, Рокетта больше на аркане не затащишь на церковную службу. Ищите дураков в другом месте.

Глава 2

Как всегда на юге, темнело быстро. Едва огневеющий диск солнца коснулся горизонта — и небеса полыхнули чистым, какое бывает лишь ранней весной, пламенем, а морская равнина окрасилась кровью. Казалось, на стенах домов и ветках деревьев пляшут отблески грандиозного пожара. А теплый, влажный южный ветер ворошил волосы, свистел в голых ветвях, шелестел, играя праздничными одеяниями эрхавенок. Он уносил все беды и печали на север, в сторону алеющих снежных пиков, а взамен нес аромат моря и новые надежды. В такой вечер не хотелось верить, что отец Маркиан осмелился на такое. Не хотелось думать о том, что предательство и вероломство необходимо карать. Хотелось просто вдыхать этот соленый воздух приморского города, радоваться и любить. Жить. И с головой окунуться в праздник.

Рокетт размашисто шагал по замусоренной улице. Как и весь город, улица съежилась, по обочинам заросла крапивой, то с одной, то с другой стороны чернели провалами окон мертвые руины. Тут, в Старом городе, руин немного, а вот на окраинах, где-нибудь на Девичьей, Гончарной или Рыбачьей редкостью были обитаемые дома. Как и всем эрхавенским мальчишкам, еще недавно ему запрещали лазить в мертвые кварталы — и, как и остальные, Рокетт плевал на запрет. Хотя, вроде бы, и нечего искать в прогнивших развалинах, где и в лучшие времена жили отнюдь не богачи. Впрочем, упадок ощущался и здесь. Невозможно поверить, что пару веков назад тут был проспект огромного города. Да мало кто об этом уже и помнил: в школе отец Маркиан рассказывал о прошлом Эрхавена на удивление скупо и невнятно, зато каждую победу Темесы расписывал невероятно.

Некоторое время Рокетт шел тем же путем, которым добирался сюда днем. Добравшись до Осеннего проспекта, решительно свернул и зашагал прочь от порта. Постепенно запустение становилось все заметнее, дома становились все неказистее, и все чаще попадались развалины, окруженные запущенными садами. Из этих садов по городу расползались змеи, но вырубить их не поднималась рука: вступив в заросли, работник рискует не меньше, чем солдат на поле боя. Змеи очень не любили вторжение в свои владения. Хорошо хоть, там, где были змеи, не любили играть дети…

Проплыла над головой арка ворот в толстой потрескавшейся стене, Старый город сменился Новым. Здесь разруха не исподволь накатывала, закрепляясь в брошенных домах и оттуда расползаясь по кварталам, тут она царила уже век, и вся северная половина Эрхавена была, по сути, огромной руиной с редким вкраплением жилых домов. Притом их с каждым годом становилось все меньше. Разумеется, отсюда тоже ползли змеи, а еще в развалинах находили приют нищие, разбойники и влюбленные. Иногда Магистрат принимал решение снести брошенные дома, но стоило посмотреть смету расходов — и решимость пропадала, а на ее место приходило наплевательское: «И само рухнет». Но прочно строили предки, и рушиться окончательно даже бедные домишки не желали.