Владимир Свержин - Башни земли Ад

Ознакомительный фрагмент

— Но ведь правда, что ты предсказал Баязиду победу при Никополисе?

— Я хорошо знаю западных варваров. Они храбры, но тщеславны. Каждый из них в бою рвется вперед, а следовательно, никого не заставишь прикрывать спину собрата по оружию. Ибо второму не достанется ни славы, ни добычи. Под Никополисом собралось большое войско, но каждый из отрядов шел под своими знаменами. В часы мира эти воины не верили друг другу, в бою же мешали. Лишь гнев Аллаха мог помешать Баязиду сокрушить неверных. Я же вопрошал просветленного учителя моего Абу-Хамида, вознесенного к престолу Господнему, и он поведал мне, что Аллах благоволит к Баязиду.

— Но ведь ты предрек ему и разгром при Анкаре.

— Разве это сложно было сделать?

Хасан кинул взгляд на помрачневшего султана:

— Он рвался в бой не менее, чем до того храбрецы из полчищ христианских варваров. Оттого и бросил выгодную позицию и поспешил навстречу тебе. Вернее, Баязид думал, что спешит навстречу. Всякому, кто со вниманием и усердием следил за твоими победами, Великий амир, ясно, что ты не стал бы медлить, дожидаясь врага, а уж тем паче отступать. Это значило лишь одно: ты пошел иным путем, более длинным, но зато изобилующим пастбищами и источниками воды. Баязид, спеша вкусить плоды великой победы, повел войско короткой дорогой, страдая от голода, жажды и жары. И жестоко обманулся в своих надеждах, так и не обнаружив тебя. Вернее, обнаружив, но у себя за спиной. На той самой оставленной им позиции.

Галаади на мгновение замолчал.

— К тому же я говорил ему, что сербы ненадежны, и оставят султана, едва появится возможность. Но это тоже не было откровением свыше. Можно ли полагаться на тех, чьи отцы и братья были убиты твоими руками?

— Что ж, это верно, — кивнул Тамерлан. — Похоже, ты хорошо разбираешься в военном деле.

Хасан со вздохом покачал головой.

— Разве то, о чем я сейчас говорил, имеет отношение к военному делу? Люди остаются людьми, надет ли на них железный панцирь или ветхое рубище. Я не пекусь о мирских знаниях, ибо передо мной океан истины, заключенный в сердце каждого правоверного, а познавая свою душу, познаешь и своего Господа.

— Ты говоришь мудро, Хасан Аль Саббах, прозванный Галаади, и все же ты лжешь! Разве Баязид не послал янычаров, чтобы они привели тебя?

— Послал, Великий амир.

— Но ты отказался идти.

— И вновь каждое твое слово истинно. Я был погружен в благочестивые размышления о сказанном в «Заповеди пророка»: «Говорить людям по степени их разумения».

— Тогда они попытались силой привести тебя.

— И снова верно. Увы, так и было. Они набросились на меня, как гиены на смиренного агнца.

— Но ты избил их и обезоружил.

— Не я избил, но мой посох. Я же увещевал их кроткими словами, умоляя оставить меня и не чинить насилия. Но ведь если заповедано говорить людям по степени их разумения, то палка оказалась ближе к разумению янычар, нежели человеческая речь.

— И все-таки ты пришел сюда, — не скрывая интереса, усмехнулся Железный Хромец.

— Я надеялся отыскать здесь тех, чье разумение не нуждается в палке, и, что отрадно, не ошибся.

— Но где ты выучился так ловко владеть посохом?

— Я много странствовал, Великий амир, — уклончиво ответил Галаади.

— Это понятно и без слов. А откуда ты родом?

— Из Галаада в Трансиордании.

— Стало быть, ты принадлежишь к роду Халила, как и пророк Магомед, мир праху его.

Тамерлан задумался на мгновение.

— А что ты скажешь, Хасан Галаади, если я предложу тебе следовать с моим войском?

— Я откажусь, Великий амир.

— Почему?

— Я не желаю следовать с войском, как и путешествовать со стадом мулов, ибо не воин и не мул.

Тамерлан рассмеялся, что в последние годы случалось с ним редко.

— А если я предложу тебе сопровождать меня?

— Я сочту это предложение разумным, Великий амир. Трудно отыскать еще одного столь необычного человека, длань которого, возможно, служит Аллаху для воплощения замыслов его.

Повелитель Счастливых Созвездий хлопнул в ладоши, и в покрытую верблюжьими шкурами палатку вошел, почти вкатился обряженный в парчу евнух. Тамерлан едва бросил на него взгляд и сделал неопределенный жест рукой, вполне достаточный для ревностного служителя. Спустя мгновение на расстеленном перед троном ковре появился низкий лакированный столик, на котором беспорядочно, но густо были водружены ароматные яства и чаши, полные кумыса.

— Ты разделишь с нами трапезу, Галаади?

— Я был счастлив разделить с тобой беседу, Великий амир. Подобная же трапеза не подобает дервишу.

— Что ж… — опечаленно вздохнул Тамерлан. — Тогда ступай. Но впредь, когда я призову тебя, не избивай моих людей.

— Не присылай мне воинов с оружием. Присылай верных тебе с добрым словом.

— Да будет так, — улыбнулся Повелитель Востока.

Дервиш поклонился и направился к выходу, спиной чувствуя недобрый взгляд единственного глаза Баязида. У самого полога шатра суфий еще раз остановился, касаясь перстами лба и груди и складывая руки перед собой. В тот миг, когда он притронулся к священному амулету, висящему под грубой шерстяной накидкой, в голове моментально активизировалась закрытая связь.

— Джокеры, Вагант, я — Дервиш. Приветствую вас в сопределе. Вербовочный подход, кажется, прошел успешно. Хотя с Тамерланом, как вы понимаете, ни о чем нельзя говорить наверняка.

— А вот Штирлиц знал наверняка. Хотя Наверняк об этом не догадывался.

— Сережа, погоди, — вмешался Джокер I, — как там обстановка?

— Как водится. — Хасан поднял глаза.

Примерно в миле от лагеря столбом поднимался к небу черный дым. В его клубах смутно просматривались некогда песочно-желтоватые городские стены. Неподалеку от разрушенной крепости, едва заметные с холма, суетились люди. Они убегали, возвращались, что-то высыпали из корзин на землю. Куча становилась все выше и выше, а люди сноровисто, явно не впервые, продолжали делать свое дело.

— Это головы жителей города, — пояснил Хасан.

— Да уж догадались, шо не урожай бахчевых, — с неожиданной досадой откликнулся Лис.

— М-да… — вздохнул Мишель Дюнуар. — Жаль, что я не могу показать эту картинку своим подопечным.

Часовой у двери в залу чуть замешкался, и в тот же миг тяжелая рука легла ему на плечо и отодвинула в сторону. Отодвинула с такой легкостью, как будто на страже стоял не видавший виды старый вояка двухсот фунтов весу, а соломенный манекен, по которому татарские юнцы-огланы пускают стрелы с несущихся вскачь коней. Стражник хотел было возмутиться подобной бесцеремонностью, но вовремя спохватился. Стоявший перед ним воин был на полторы головы выше и на треть шире в плечах. К тому же гостя сопровождал княжий тиун,[3] а стало быть незнакомец, хоть и казался странным в своем нелепом яркоцветном одеянии, имел право явиться пред очи повелителя.