Лорел Гамильтон - Дыхание Мороза

— Вы говорите, словно на себе испытали, — сказала Памела Нельсон.

— В давние времена я принадлежал к Золотому двору, — ответил Мороз.

— А почему вас изгнали? — спросил Шелби.

— Лейтенант Мороз не обязан отвечать, — вмешался Биггс. Он оставил попытки вернуть костюму приличный вид и снова превратился в одного из лучших адвокатов Западного Побережья.

— Его ответ может повлиять на наше суждение о рассматриваемом деле? — задал вопрос Шелби.

— Нет, — ответил Биггс. — Но поскольку против лейтенанта никаких обвинений не выдвигалось, ваш вопрос лежит за пределами слушания.

Биггс лгал гладко и спокойно, лгал — как правду говорил. Он понятия не имел, может ли ответ Мороза как-то повлиять на рассмотрение дела, как не знал и почему обвиняемые стражи были изгнаны из Благого двора. Впрочем, Гален изгнан не был: он родился и вырос в Неблагом дворе. Нельзя изгнать из страны того, кто никогда в стране не жил. Биггс просто старался тщательно избегать вопросов, которые могли помешать защите его клиентов.

— У нас очень неформальное слушание, — примирительно улыбнулся Ведуччи. Он так и лучился простодушием и дружелюбием. Это была маска — на шаг от лжи. Он нас изучал, прощупывал. Ведуччи имел дело со дворами куда чаще прочих юристов. Он станет для нас или лучшим союзником, или самым опасным противником.

Он продолжил с той же улыбкой и с той же усталостью в глазах:

— Мы собрались, чтобы выяснить, следует ли придать официальный статус обвинениям, выдвинутым Его Величеством королем Таранисом от лица леди Кэйтрин. Ваше сотрудничество придаст убедительности утверждениям стражей принцессы об их невиновности.

— Поскольку все телохранители принцессы обладают дипломатическим иммунитетом, — напомнил Биггс, — мы согласились на встречу только из добрых чувств.

— Мы высоко ценим вашу любезность, — сказал Ведуччи.

— Позволю себе напомнить слова короля Тараниса, — сказал Шелби. — Он утверждает, что все телохранители королевы — телохранители принцессы в данное время — представляют опасность для окружающих, в особенности для женщин. Он заявил, что факт изнасилования его не удивил. Если не ошибаюсь, он считает это нежелательным следствием позволения Королевским Воронам свободно разгуливать даже в пределах страны фейри. Он назвал причиной своего обращения к людским властям — беспрецедентный акт в истории Благого двора — страх за людей. Если высокая сидхе с магическими способностями леди Кэйтрин не смогла сопротивляться, то что же простые смертные сумеют противопоставить их… похоти?

— Неестественной похоти, хотели вы сказать, — заметила я. Шелби глянул на меня серыми глазами:

— Я этого не сказал.

— Вы не сказали. А дядя Таранис наверняка сказал.

Шелби пожал плечами:

— Он не слишком хорошо относится к вашим телохранителям, это верно.

— Как и ко мне.

У Шелби на лице отразилось изумление — хотелось бы мне знать, насколько искреннее.

— О вас, принцесса, король отзывался только хорошо. Создается впечатление, что он считает, будто вы… — Шелби как будто в последний момент переформулировал то, что собирался сказать. — Будто ваша тетушка королева и ее Стражи дурно на вас влияют.

— Дурно влияют? — переспросила я.

Он кивнул.

— Но король выразился не так?

— Не так многословно.

— Наверное, попросту оскорбительно, раз вы решили сгладить формулировку.

Шелби стало неловко.

— До того, как я увидел реакцию на вас господина посла и узнал о возможно наложенном на его часы заклятии, я бы, наверное, короля просто процитировал. — Шелби глянул на меня очень прямо. — Давайте скажем, что поведение мистера Стивенса заставило меня задуматься о силе неприязни, которую король питает к вашим Стражам.

— Ко всем Стражам? — переспросила я, выделив голосом слово «всем».

— Да.

Я повернулась к Ведуччи.

— Он всех моих телохранителей обвиняет в преступлениях?

— Нет, только трех уже названных, но мистер Шелби прав в своем заключении. Его величество утверждает, что Королевские Вороны представляют опасность для всех женщин. Он полагает, что столь долгий целибат свел их с ума.

Ведуччи даже в лице не изменился, произнося во всеуслышание один из самых тщательно скрываемых секретов фейри.

Я едва не ляпнула: «Не мог вам Таранис такое сказать!», но Дойль удержал меня, положив руку на плечо. Я глянула в его темное лицо. Даже сквозь черные очки я разглядела выражение глаз. Они говорили: «Осторожно!». Он был прав. Ведуччи уже признался, что у него есть уши при Неблагом дворе. Может, Таранис ничего и не говорил.

— Мы впервые слышим, что король говорил об обете целомудрия, наложенном на Воронов, — сказал Биггс. Адвокат глянул на Дойля и снова повернулся к Шелби и Ведуччи.

— Король полагает, что именно долгое вынужденное воздержание явилось причиной нападения.

Биггс наклонился ко мне, шепча:

— Это правда? Они обязаны хранить целомудрие?

Я шепнула в его белый воротничок:

— Да.

— Почему? — спросил он.

— Так пожелала королева.

Я сказала правду, но в формулировке, которая не обязывала меня делиться тайнами Андаис. Таранис ее гнев может пережить, а я — точно нет.

Биггс повернулся к нашим противникам.

— Не обсуждая вопрос о том, существовал ли подобный обет, мы должны заметить, что упомянутые господа его поддерживать не должны. В настоящее время они охраняют не королеву, а принцессу, и принцесса утверждает, что все трое являются ее любовниками. Таким образом, вынужденное воздержание не могло дать повод… — Биггс поискал слово: — …потерять голову.

И голосом, и выражением лица, и даже позой он давал понять, насколько весь предмет малозначим. Можно представить, как он будет выглядеть в суде. Видимо, он стоит тех денег, которые ему платит моя тетушка.

Шелби заметил:

— Слов короля и официально выдвинутого обвинения будет достаточно, чтобы правительство Соединенных Штатов выслало всех телохранителей принцессы в страну фейри без права покидать ее границы.

— Мне известен закон, на который вы ссылаетесь. В администрации Джефферсона не все согласились с его решением дать убежище фейри после высылки из Европы. Его противники настояли на принятии закона, позволявшего изолировать в границах страны фейри любого гражданина данной страны, признанного слишком опасным для нахождения среди людского населения. Закон допускает слишком широкие толкования и ни разу не применялся.

— Ни разу не возникало необходимости, — сказал Кортес.

Дойль не убирал руку с моего плеча. То ли он чувствовал, что это мне нужно, то ли это нужно было ему самому. Я прикрыла его ладонь своей, чтобы ощутить прикосновение его кожи. Он был такой теплый, такой настоящий. Одно его прикосновение уже вселяло в меня уверенность, что все будет хорошо. Что с нами все будет хорошо.