Лорел Гамильтон - Дыхание Мороза

— Что значит — «награда»? — спросил Кортес.

— Я имею в виду, господа… и дамы, что правители страны фейри приобретают особую ауру власти, притягательную ауру. В Лос-Анджелесе можно наблюдать тот же эффект, хоть и в меньших масштабах, на примере кинозвезд или политиков. Власть дает силу. Имея дело с дворами фейри, я начал думать, что и для нас, простых смертных, это верно. Не просто так люди заискивают перед сильными, богатыми, красивыми, талантливыми. Думаю, это гламор. Людям хочется быть с ними рядом, к их словам прислушиваются, им подчиняются с радостью. Но люди обладают лишь тенью настоящего гламора — так представьте, каково воздействие самых могущественных лиц волшебной страны. Подумайте о силе, которая от них исходит.

— Господин посол, — спросил Шелби, — разве вам не следовало предупредить нас о возможности такой реакции?

Стивенс поправил галстук, потеребил «Ролекс» у себя на запястье — подарок Тараниса.

— Король Таранис на троне уже столетия. «Сильный мира сего», так сказать. Он действительно обладает своего рода благородством, которое производит впечатление. Королеву Андаис я столь же впечатляющей не нахожу.

— Потому что вы с ней разговариваете исключительно по зеркалу и в присутствии короля Тараниса, — заметил Ведуччи.

Я удивилась, что он это знает — это была чистая правда.

— Но вы же посол в стране фейри, — спросил Шелби, — а не при одном только Благом дворе?

— Да, я посол Соединенных Штатов ко дворам фейри.

— Но ни разу не бывали при Неблагом дворе?

— М-м, — сказал Стивенс, непрестанно поглаживая браслет от часов. — Мне представляется, что королева Андаис не слишком склонна к сотрудничеству.

— Что вы имеете в виду?

Заинтересовавшись нервным жестом Стивенса, я чуть внимательней глянула на часы и обнаружила в них — или на них — следы магии. Я ответила за него:

— Он имеет в виду, что Неблагой двор — это сплошь извращенцы и чудовища.

Теперь все на него уставились. Если бы мы и правда пользовались гламором, им бы это не удалось.

— Это правда, господин посол? — спросил Шелби.

— Я никогда такого не говорил.

— Но он так думает, — тихо сказала я.

— Мы возьмем это на заметку и, разумеется, поставим вышестоящие инстанции в известность о таком вашем пренебрежении основными обязанностями, — заявил Шелби.

— Я лоялен к королю Таранису и его двору. Не моя вина, что королева Андаис — совершенно безумная сексуальная садистка. Она опасна, и ее подданные тоже. Я это годами твержу, а меня никто не слушает. И вот, пожалуйста, дошло до изнасилования — как я и предупреждал!

— Вы предупреждали вышестоящих лиц, что телохранители королевы могут кого-то изнасиловать? — спросил Ведуччи.

— Ну, не так прямо.

— Так что конкретно вы говорили? — спросил Шелби.

— Правду. Что при Неблагом дворе я боюсь за свое здоровье и жизнь, и что без вооруженного сопровождения я не буду чувствовать себя там в безопасности. — Стивенс встал во весь рост, и в гордой уверенности в своей правоте показал на Дойля с Морозом: — Посмотрите на них! Они же вселяют ужас. От них так и брызжет насилием, они в любой момент готовы резню начать!

— Вы все время трогаете свои часы, — сказала я.

— Что? — моргнул он.

— Ваши часы. Это ведь подарок короля Тараниса?

— Вы приняли от короля часы «Ролекс»? — спросил Кортес. В голосе звучало возмущение — но не нами.

Стивенс прочистил горло и покачал головой:

— Конечно, нет. Это недопустимо.

— Я видела, как он их вам дарил, мистер Стивенс, — сказала я.

Он погладил металл пальцами.

— Неправда. Она лжет.

— Сидхе не лгут, господин посол. Ложь — привилегия людей.

Стивенс в часах уже чуть дырку не протер.

— Неблагие способны на что угодно. Да у них на лицах написано, кто они такие!

Памела Нельсон возразила:

— Но они прекрасны…

— Вас дурачит их колдовство, — сказал Стивенс. — А мне король дал способность видеть сквозь их обман.

Голос у него повышался с каждым словом.

— Часы, — поняла я.

— Так значит, — Шелби указал на меня, — их красота — иллюзия?

— Да, — сказал Стивенс.

— Нет, — сказала я.

— Лгунья! — крикнул он, толкая свое кресло прочь. Кресло укатилось — оно было на колесиках. Стивенс шагнул ко мне мимо Биггса и Фармера.

Дойль с Морозом среагировали как один организм. Просто встали перед ним, заступив дорогу. Никакой магии — одно только физическое их присутствие. Стивенс отшатнулся, словно его ударили. Лицо исказилось от страха, он закричал:

— Нет. Нет!

Несколько юристов тоже вскочили.

— Что они с ним делают? — спросил Кортес.

Ведуччи умудрился переорать вопли Стивенса:

— Ничего такого не вижу.

— Мы ничего с ним не делаем, — подтвердил Дойль. Его бас прорезал возбужденный гомон, как утес разрезает волны.

— Черта с два не делаете! — заорал Шелби, подогревая общую панику.

Я попыталась перекричать шум:

— Выверните пиджаки на другую сторону!

Меня никто не слышал.

— Всем молчать! — крикнул Ведуччи, проломившись сквозь вопли, как бык сквозь плетень. Повисла удивленная тишина. Даже Стивенс заткнулся и посмотрел на Ведуччи. Тот продолжил уже спокойней: — Выверните пиджаки наизнанку. Это разбивает чары.

Он кивнул мне, практически поклонился:

— Забыл этот способ.

Юристы никак не могли решиться. Ведуччи первым снял пиджак, вывернул наизнанку и снова надел. Остальных это словно подстегнуло. Почти все последовали его примеру.

Выворачивая пиджак швами наружу, Памела Нельсон сказала:

— Я крест ношу, я думала, это меня от гламора защитит.

— Кресты и стихи из Библии защищают от порождений дьявола. Мы к христианской религии отношения не имеем — ни к ангелам, ни к демонам.

Она смущенно отвела глаза:

— Я не хотела сказать ничего плохого.

— Разумеется, — отозвалась я лишенным выражения голосом. Слишком часто я сталкивалась с такого рода оскорблениями, чтобы принимать их близко к сердцу. — Просто в ранний период своей истории церковь пыталась очернить все, что не могла подчинить себе. Фейри были ей не по зубам. Но в то время как Благой двор все более очеловечивался, те из фейри, кто не мог или не хотел притворяться человеком, переходили к Неблагому двору. Так что самые пугающие с точки зрения людей создания собрались у нас — неудивительно, что нас столетиями изображали воплощением зла.

— Вы и есть зло! — снова прорвало Стивенса. Он тяжело дышал, на бледном лице выступил пот, глаза выпучились.