Марица - Александра Европейцева

протянула мне руку. — Тебе нужно привести себя в порядок с дороги и отдохнуть. Я провожу тебя в твои покои.

— А… — я хотела сказать о том, что должна дождаться, когда рядовой привезет телегу с Фергусом и Эфом, но леди Янг, словно прочла мои мысли, опередив меня.

— Слуги всем займутся. А тебе нужно привести себя в порядок. — она взяла меня за локоток, уводя от сына и мужа, хотя и было заметно, как ей не хочется их покидать.

Поместье поражало. Высокие потолки с росписями, ковры, в которые ноги проваливались по щиколотку, зеркала в золочёных рамах… Я шла за леди Янг, стараясь не пялиться, но глаза разбегались.

— Твои комнаты — сказала она, открывая тяжёлую дверь.

Комната… Нет, целые апартаменты. Широкая кровать с балдахином, камин, окна до пола, выходящие в сад…

— Здесь есть ванная, — леди Янг указала на дверь слева. — Одежду тебе подберут. Ужин в восемь.

Она повернулась к выходу, но на пороге задержалась:

— И, Марица?

— Да?

— Спасибо. За то, что вернула мне сына.

Дверь закрылась.

Я стояла посреди роскоши, чувствуя себя заблудившейся. Ветер шевелил занавески, солнце играло на паркете… а я думала только об одном: «Этот мир не для меня»

* * *

В правоте своих мыслей я смогла вскоре убедится. Не успела я осмотреться, как в дверь постучали, и без моего ответа вошли три горничные в одинаковых серо-голубых платьях с белыми передниками.

— Леди Янг распорядилась подготовить вас к ужину, — объявила старшая из них, высокая и строгая, с карими глазами.

Попытки возразить, что я смогу справится сама были проигнорированы. Меня мыли, терли, расчесывали волосы гребнем, втирали в кожу что-то маслянистое, отчего воздух наполнился запахом лаванды и чего-то ещё, слишком удушливого, слишком чужого. В отражении зеркала мелькали их руки: одна расчесывала, другая втирала в волосы какую-то мазь, третья уже доставала шпильки.

— Не дергайтесь!

Но я не дергалась. Просто мне было больно. Они тянули, крутили, закалывали так, будто хотели, чтобы я почувствовала каждую прядь. А потом на меня надели платье — нежно-голубое, с кружевами и шнуровкой сзади. Когда они начали затягивать шнурок, я чувствовала, как рёбра сжимаются, грудь приподнимается неестественно высоко. Сережки впились в мочки ушей, холодные и тяжелые. На шею повесили тонкую цепочку с каким-то камнем — он лежал на ключицах, как чужой.

— Посмотрите.

Они развернули меня к зеркалу.

В отражении стояла не Марица Лантерис — а какая-то чужая девушка, наряженная в шелка и кружева, с уложенными волосами и румянами на щеках. Даже глаза казались другими — больше, ярче, но пустыми.

— Леди Янг будет довольна, — удовлетворенно сказала старшая горничная.

— Вон! — вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать.

Внутри шевельнулось что-то, будто давно забытое, и я сама удивилась тому, как звучал мой голос — властно и жестко, а взгляд вдруг стал стальным. Магия внутри меня встрепенулась, странно, необычно, совсем не так, как всегда. Она словно расправляла крылья, обволакивала и желала… подавить. Желала навязать другим свою волю, подчинить.

Горничные замерли, переглянулись.

— Простите, тэба?

— Вон отсюда! — я рванула шнуровку на груди, чувствуя, как воздух наконец-то наполняет лёгкие. — Все. Сейчас же.

Они выбежали, шурша юбками. Дверь захлопнулась с тихим щелчком.

Я вздохнула, пытаясь унять ярость внутри меня и утихомирить магию. Она трещала на кончиках пальцев, ощущалась в груди… Во всем теле. Это не было похоже на лекарские заклятия или бытовую магию. Это было что-то… иное. Что-то, что я не могла контролировать. Часть меня, которая не признавала подчинения чужой воле, протестуя и взрываясь яростным потоком. И сейчас, эта часть меня сгорала от ярости, а вторая — от страха, что сейчас я могу кому-нибудь навредить.

Я стояла одна посреди роскошной комнаты в полурасстёгнутом платье, и дышала. Просто дышала. Немного успокоившись, я достала из волос шпильки, позволяя волосам каскадом рассыпаться по спине. Затем ослабила магией шнуровку корсета и только тогда застягнула пышное платье. Моих вещей в комнате не было, а выходить к ужину в ночной сорочке — не лучшая идея, поэтому сегодня я потерплю. Лишь один вечер, но не больше. Я переживу этот ужин.

А потом буду разбираться с тем, что сейчас только что было. Горничным безумно повезло, что они вовремя скрылись за дверью, иначе сейчас уже другим горничным пришлось бы смести своих подружек в совок и удобрить ими сад.

Шер! Я никогда не чувствовала в себе такой силы!

Да что со мной в последнее время происходит?

* * *

Ужин в поместье Янгов проходил в натянутой, почти церемонной тишине.

Я сидела рядом с леди Элиной, стараясь не звякать ножом о фарфоровую тарелку и мучительно вспоминая все уроки этикета, которым учили меня родители. Получалось не плохо, но довольно неуверенно, но хотя бы я не путала, для какого блюда используется какой прибор и отчаянно боролась с желанием положить локти на стол. Платье все еще душило, и я радовалась, что хотя бы тяжелые сережки не оттягивали мочки ушей. Они так и остались на столике в моей комнате. Сквозь высокие окна лился лунный свет, смешиваясь с теплым свечением канделябров.

Демитр сидел напротив, и его взгляд прожигал меня насквозь.

Он не просто смотрел — он изучал. Будто пытался разгадать, что скрывается за этим нарядом, за этими неестественно прямыми плечами, за каждым моим осторожным движением. Его синие глаза, обычно такие живые, сейчас были темными и нечитаемыми. Только легкое подрагивание чешуи на скулах выдавало напряжение.

Я подняла бокал с вином — пальцы дрогнули, и рубиновая жидкость чуть не расплескалась по скатерти. В тот же миг его пальцы резко сжались вокруг собственного бокала, будто он готов был броситься через стол, чтобы подхватить мой. Но он не двинулся с места. Просто смотрел.

Леди Элина тихо кашлянула, перекладывая нож.

— Марица, попробуйте утку, — мягко сказала она, будто ничего не замечая. — Наш повар особенно гордится этим рецептом.

Я кивнула и потянулась к блюду — и тут же поймала себя на том, что делаю это левой рукой.

Демитр резко выдохнул через нос.

— Вилочка, — пробормотал он так тихо, что, кажется, только я услышала.

Я покраснела до корней волос и поспешно сменила руку.

Он склонился над тарелкой, но я видела, как уголок его рта дернулся. Не смех — нет. Что-то более… притягательное. В голове пронеслось видение,