Филипп Керр - Джинн и воины-дьяволы

— Эй, глядите-ка! — сказал Джон. — На крышке еще кое-что имеется.

— Молодчина, Джон. Видно, мастера перелили воска, когда делали гравировку. — Нимрод стер остатки растаявшего воска своим носовым платком и приподнял медную крышку так, чтобы на нее падало больше света. — Посмотрите. Все точно, как я и думал. Вокруг этого квадрата имеется круг, но углы квадрата выпирают за его пределы. Значит, нам надо точно так же дополнить изображение на полу.

Он снова взял в руки мел и задумался, глядя на начерченный на полу квадрат.

— Вопрос: насколько точно надо изобразить этот круг. Строго говоря, часть круга, которая находится вне квадрата, должна быть в точности равна части квадрата, которая находится вне круга. Обычно я без набора компасов и карманного калькулятора за такое дело не берусь. Но придется попробовать. Время не терпит.

Он начал рисовать.

— Таким способом люди эпохи Возрождения, например Леонардо да Винчи, пытались одновременно изобразить две вещи: материальное, или мирское, существование в виде квадрата и духовное существование в виде круга. — С этими словами Нимрод дочертил круг и встал. — Так, теперь должно сработать. Отойдите-ка подальше дети.

Едва он оторвал мел от пола, начали происходить удивительные вещи. Сперва исчезли все написанные мелом числа, потом клетки квадрата стали по очереди утопать в полу, словно клавиши, нажатые какими-то невидимыми гигантскими пальцами. Еще мгновение кости оставались, где и были, то есть в подвешенном состоянии над ушедшим вниз полом, а затем над ними закурился дымок. Он все густел и наконец, когда сквозь него уже трудно было что-либо различить, кости начали собираться в скелет. А когда дым рассеялся, на полу, раскинув руки и ноги, лежал человек. Филиппа вспомнила известный рисунок Леонардо да Винчи — видимо, о нем и говорил недавно Нимрод. Этот рисунок был изображен на обложке школьного учебника по биологии. Единственное отличие состояло в том, что получившийся из костей человек был одет, причем в характерную одежду итальянца начала четырнадцатого века, и, судя по шелкам и отороченному мехом воротнику, был весьма богат. Наконец он сел и даже попробовал встать, но такому старому и дряхлому человеку стоять было непросто. Поэтому Финлей-Джон подошел поближе и предложил свою помощь.

— Нет, — резко оборвал его итальянец. — Не троньте меня. Поскольку я еще не полностью пришел в себя. — Когда ему все-таки удалось встать, он со стоном, но уже помягче добавил: — Лучше держаться от меня подальше, мой мальчик, а то в моем нынешнем состоянии я представляю опасность для окружающих.

Человек выпрямился, расправил плечи, попробовал вдохнуть поглубже и, наконец выдохнув, оглядел комнату и довольно закивал. Он не был призраком, он был самым настоящим, реальным, живым человеком лет семидесяти, с густой бородой и добрым лицом, хотя что-то странное, чуть ли не сверхъестественное в его лице все-таки присутствовало. Он неуверенно улыбнулся Финлею-Джону, а затем и Нимроду с Филиппой. Потом он принюхался и снова кивнул:

— Мы, должно быть, в Венеции, верно?

— Верно, — подтвердил Нимрод.

— Ну, еще бы! Этот запах! — сказал итальянец. — Ни с чем не спутаешь. Так пахнет только в Венеции.

— Совершенно с вами согласен, — сказал Нимрод. — Разрешите представиться, досточтимый синьор. Меня зовут Нимрод. Это — моя племянница Филиппа и ее друг Финлей. Тело Финлея также является временным пристанищем для моего племянника Джона.

Старик церемонно поклонился.

— Дети, для меня большая честь и радость представить вас самому известному путешественнику всех времен, — продолжил Нимрод. — Филиппа, Финлей, Джон, знакомьтесь, это — великий Марко Поло.

Глава 20

Числа

— Ты видел, какая аудитория? — Размахивая листком с цифрами, Адам Аполлониус вошел в номер люкс, который Джонатан Таро занимал под самой крышей нью-йоркской гостиницы «Чименто дель Армониа». — Потрясающе!

Было уже одиннадцать часов утра, но Джонатан еще валялся в кровати. Самое замечательное в его новой жизни состояло в том, что никто теперь не обязывал его вставать рано утром, принимать душ, надевать чистую футболку, никто не требовал съедать завтрак до последней крошка. Спать он ложился за полночь, уже лежа в постели до свету смотрел телевизор и заказывал все, что душе угодно, из гостиничного ресторана. Он даже обзавелся собственным лимузином с водителем, который всегда ждал его у порога гостиницы. Впрочем, по городу он теперь не очень то разъезжал. Он стал слишком знаменит, чтобы вот так просто показаться на улицах Нью-Йорка. Во-первых, его лицо постоянно мелькало на телеэкранах, а во-вторых, по всему городу висели афиши с его изображением. Поэтому у него теперь имелся еще и личный помощник по имени Джулиан, который должен был ходить по магазинам за компакт-дисками, журналами, леденцами, фильмами, одеждой и даже кроссовками и выполнять все прочие прихоти Джонатана. Шмотки покупались только на один раз, потом выбрасывались. Его мама была бы потрясена такими бездумными тратами. Отчасти поэтому, в пику матери, он и вел себя подобным образом.

— Что значит аудитория? — спросил Джонатан.

— Это твой рейтинг! — ответил Аполлониус. — Количество людей, которые сидели перед телеэкранами во время твоего последнего шоу. Наша аудитория в Америке составляет сорок один процент, то есть сто сорок три миллиона человек! Это просто невероятно! В сущности, тебя смотрели все дети в Соединенных Штатах! Рекламодатели счастливы до безумия. Ты — лучший со времен Элвиса Пресли. Они требуют новое шоу, и как можно скорее.

Джонатан зевнул. Когда речь заходила о процентах, он сразу вспоминал о школе и непроизвольно хватал, что было под рукой, — рогалик, пиццу или булочку, — чтобы запулить в говорящего. Иногда он действительно бросал в людей что ни попадя. Сделавшись телезнаменитостью, Джонатан стал совсем нетерпим к мундусянам и их глупой, пустой болтовне. Куски пиццы то и дело летели в горничных, шоферов, музыкантов, рабочих сцены… Но Адам Аполлониус имел в его глазах особый статус. С ним Джонатан всегда был любезен и никогда не бросал в него пиццу. Даже если Адам занудствовал. Как, например, сейчас. Что-то в этом человеке внушало Джонатану неизменное уважение. Разумеется, он по-прежнему не знал настоящего имени своего наставника и не подозревал, что Адам вовсе не мундусянин, но, видимо, подспудно чувствовал, что рядом с ним джинн, да не простой джинн, а его родной отец, Иблис.

— Теперь самое время начать делать деньги, — сказал Аполлониус. — Серьезные деньги. Миллионы долларов.