Макс Мах - Хозяйка Судьба

С тех пор прошло много лет, и он не то, чтобы забыл об этой истории, но все-таки вспоминал о ней крайне редко, в основном, тогда, когда при нем упоминалось имя Стига, или заходил разговор о геометрии. Однако сейчас Карл вспомнил о книге совсем по другой причине. Страницы в ней не были пронумерованы, и переплетены были как попало. И если и этого мало, то вместе с книгами великого геометра под один переплет попали и совершенно не относящиеся к делу листы, например, две дюжины очень разных по качеству и содержанию гравюр. Вот две из них, совершенно очевидно связанные между собой, Карл теперь и вспомнил.

Первая находилась почти в самом начале книги и при беглом взгляде показалась Карлу иллюстрацией к рассуждениям Стига о правильных и неправильных фигурах. Однако, приглядевшись внимательнее, он увидел, что впечатление это было не верным. На гравюре действительно была изображена неправильная шестигранная пирамида, помещенная на наклонную плоскость так, что высота ее — отрезок перпендикуляра, соединяющий вершину пирамиды и плоскость, на которой она была расположена — находилась вне тела самой пирамиды. Вот только плоскость, на которой стояла пирамида, отчего-то оказалась схематически изображенной картой Ойкумены, вернее, частью такой карты. В таком случае, угол наклона плоскости мог быть объяснен тем, что, работая над гравюрой, неизвестный художник исходил из теории Николая Линдского, который утверждал, что земля есть шар, на внешней поверхности которого и живут, собственно, смертные, в отличие от Бессмертных, обитающих во внешнем пространстве Высокого Неба. Такое объяснение казалось непротиворечивым, вот только, что — во имя всех богов и богинь — хотел, тогда, сказать своим рисунком художник? Что именно изобразил он на своей гравюре? Какое послание отправил в будущее? Этого, в то время, Карл не знал, но само изображение, как и следовало ожидать, запомнил во всех деталях. И теперь, стоя в зале Врат, легко воссоздал перед внутренним взором, виденный много лет назад рисунок. Шесть углов основания пирамиды, спроецированные на карту ойкумены — например, на такую, как та, что украшала стену картографического кабинета в отеле ди Руже[28] — совпадали с шестью хорошо известными Карлу и, по-видимому, не случайными местами: Северо-западное побережье Бурных Вод («Линд?») — Северное побережье («Сдом?») — Высокая земля («Надо полагать, где-то западнее Орша?») — Гаросса («Новый Город?») — Убрские горы («Каменная ладонь?») — Долина Данубы («Цейр?»). И высота пирамиды, падающая на Мраморные горы, вполне возможно, что и на ущелье Второй ступени. Если воображение его не обманывало, представляя мнимое, как сущее, то та старинная гравюра виделась теперь совсем в ином свете, возможно, впрочем, и потому, что сейчас Карл смотрел на нее другими глазами. Глазами опыта и знания, а не взглядом любопытствующего прохожего.

Однако, если и этого мало, то существовал ведь и еще один рисунок, вернее, чертеж, выполненный той же самой рукой, что и первый, и находившийся, на этот раз, где-то в конце рукописи. Вторая гравюра, и в самом деле, напоминала кроки архитектора или подрядчика, и представляла собой схематичное изображение какого-то совершенно не знакомого Карлу — во всяком случае, в то время — помещения. Круглое, с двумя полукруглыми аркадами или пропилеями (понять, что это такое на рисунке было сложно) по сторонам, и двумя обозначенными в центре, но не прорисованными статуями… Зал Врат? Возможно.

«Но возможно ли такое совпадение?»

Оказывается, случается и так. Слева, на полях рисунка, чья-то уверенная рука написала красными, впрочем, давно уже выцветшими, чернилами: «Зеркало Дня». А справа — «Зеркало Ночи». Надписи были сделаны трейским скриптом, но с характерным для северян наклоном вправо. «Зеркало Дня»… Именно так, с большой буквы, хотя в трейском языке такой традиции не существовало.

Наверху, у самого обреза гравюры, взятой в двойную рамку-плетенку, тот же человек крупно вывел одну лишь букву «ер», означавшую в числовом выражении 66 или «Задон», который и до сего дня служил герменевтам[29] и алхимикам символом «неснимаемой печати», хотя смысл в это понятие разные мыслители вкладывали разный. Ну а внизу страницы — и тоже под рамкой были написаны еще два слова, и снова с большой буквы: «Чистая» и «Темная». Однако и с этими словами, как и с символом «Задон», не все обстояло так просто, как могло бы показаться с первого взгляда. Оба они были многозначны и оба являлись определениями женского рода. То есть, при переводе к ним нужно было добавлять слово «женщина» или какой-то из его частичных или полных синонимов: «девушка», «дева», «дама», или, скажем, «госпожа». При этом неопределенность и многозначность снимались только контекстом, которого Карл тогда, разумеется, не знал. Он вообще перевел тогда эти слова, как «Чистая Душа» и «Нечистая Душа». А сейчас? Как бы он перевел эти слова теперь?

«Белая Дама — Чистая Душа, Черная Дама — Темная Душа?»

Не черная, вот в чем дело, и не нечистая, а именно темная.

2

Карл сделал еще несколько шагов и, снова остановившись, посмотрел на статуи. С того места, где он теперь стоял, обе каменные фигуры были видны во всех подробностях.

Белая Дама, Черная Дама… Чистая Душа и Темная Душа?

«Так просто?»

Нет, разумеется. Совсем не просто. Однако и неожиданным случившееся назвать было нельзя. Все это было скорее закономерно, чем наоборот, потому что сейчас Карлу стала понятна одна важная вещь, которую прежде он почему-то совершенно не принимал в расчет. А теперь ему оставалось лишь «развести руками» перед внезапно открывшейся простой истиной, настолько очевидной, что странно было, как он умудрился не увидеть этого раньше. Впрочем, случившаяся с ним «небрежность» могла быть с легкостью объяснена, вот только — видят боги — объяснение это не освобождало Карла от ощущения неловкости перед самим собой и перед тем, что сам для себя, он называл «Гармонией Мира». Ощущение вычурной сложности той ситуации, в которой он неожиданно для самого себя оказался около полу-года назад, заставляло Карла искать проявление некоего угадываемого, но еще неизвестного ему «плана» буквально во всем, что происходило с ним и вокруг него. Но это, разумеется, был неверный взгляд на вещи. Первый шаг к пониманию этого факта, Карл сделал всего лишь несколько часов назад, когда, размышляя над тем, каким образом оказался он в замке Кершгерида и не один, а в окружении многих людей, связанных с ним отношениями любви, дружбы и долга, понял, что ничего случайного в этом нет. Ведь тот, кто идет, всегда куда-нибудь приходит, не правда ли? И если так, то почему бы однажды ему не прийти туда, куда и дороги, казалось бы, нет? Но и то правда, что каким бы ни был «план» частью которого ощущал себя с некоторых пор Карл, всех тех людей, с чьей помощью он оказался в этом древнем лабиринте, выбрал он сам. Из множества других, встреченных им на дорогах Ойкумены, пошли с Карлом дальше только эти немногие, потому, вероятно, что не только он — осознанно или нет — выбирал их, но и они выбирали его. И отношения, возникшие между ним и этими людьми, прежде всего, были отношениями взаимности. Это были разделенная любовь и дружба и взаимные верность и долг, вот, в чем дело.