Скованная льдом - Нина Черная

начал свой рассказ, — слыхал я давно о некоем пророчестве, которое один из волхвов изрек. Случилось оно на заре мира, когда вы с братом только царства свои создавали.

Макар нетерпеливо поерзал, передернув плечами, но духа не перебил. С возвращением из небытия я поняла, кто такие слуги Черного бога — все они духи созданные, в которые боги жизнь вдохнули. Как я в Жучку совсем недавно. Она теперь стала мне, как Панкратий Макару — духом-хранителем. Правда, силенок у меня гораздо меньше, и говорить она никогда не сможет, зато вечно будет моей подругой и спутницей.

— Говорилось в нем, что братья-боги будут мучаться и народ мучать, пока не отыщут своих предназначенных. Только создадут они их своими руками друг для друга. Тогда растают снега, да прекратятся вьюги лютые. Да народ счастлив сделается.

— Что-то я не слышал такого пророчества, — недоверчиво вымолвил Макар, когда песец замолчал и устало уставился на радостно повизгивающую Жучку.

— Зато брат твой, Светозар, слышал, — хмыкнул Панкратий, поднявшись на лапы, — вот и создал для тебя идеальную жену. Только не она твоей предназначенной оказалась.

Макар резко встал, прошелся по комнате нервно, махнул рукой и наклонился за тряпьем, что валялось в одном из углов. Рассмотрел вещь внимательно — это оказались его брюки. Вздохнул протяжно, мазнув по мне взглядом, от которого щеки заалели вновь, а тепло стало копиться внизу живота, и все же нацепил брюки прямо на голое тело.

— То есть, судя по пророчеству, я потеряю свою силу? — спросил хмуро, а я дыхание задержала от страха за любимого. Как же он без силы своей будет?

— Нет, конечно, — дернул ухом песец, — просто вы с Аськой создали нечто новое своим союзом. То, что нам всем предстоит теперь познать.

— Ладно, с этим разберемся позже, — мужчина накинул на плечи кафтан и прямо босиком пошлепал к выходу по лужам, — сперва побеседуем с Прасковьей.

Я поежилась от воспоминаний о скатерти, которой поверила безоговорочно, и поджала губы. Если б не она, не свалилось бы столько проблем на меня. Правда, о матери я бы тогда вряд ли узнала, да силу бы не пробудила.

— Могу я с вами пойти? — спросила неуверенно, кутаясь в одеяло.

Мне удалось сесть ровно и спустить ноги с кровати, на остальное сил не хватило. Жучка тут же закрутилась рядом, желая помочь всем, что было в ее силах.

— Ты слаба еще, Настенька, — недовольно сообщил у самого выхода Макар, развернувшись ко мне.

Во взгляде его плескалась тревога и беспокойство, отчего сердце сладостно защемило, а на щеках вновь заиграл румянец. Но я твердо свела брови и уверенно заявила:

— До кухни я дойти смогу, к тому же, не мешало бы перекусить. А то я не помню, когда ела в последний раз.

Песец резко развернулся и посмотрел на меня округлившимися, как плошки, глазами.

— Ты ведь не человечка теперь, — сообщил он сдавленно, на что мой живот возмущенно заурчал, вгоняя меня в еще большую краску, — и не должна испытывать человеческих потребностей, — в голосе уверенности его поубавилось.

— Но я и не чистокровный дух, — повела плечом, неуклюже сползая с постели, — тем более, потеряла столько энергии.

Макар хмыкнул и в момент ока оказался рядом, легко подхватив на руки.

— Что с тобой поделать? — прошептал мне в шею, прижимая к себе сильнее, — такая же непокорная, как мать твоя непутевая.

Я замерла внутри. Ведь так и не поняла, как Макар отнесся к тому, что я его почти падчерица. Но он уже быстрым шагом сокращал расстояние до кухни. Судя по тому, как тяжело он печатал шаг, Прасковье не поздоровится. И хорошо, если он ее не заморозит навсегда.

Отвлеклась от своих разбегающихся мыслей и поразилась тому, что все те прекрасные ледяные фигуры, что я наблюдала в прошлое пребывание в тереме, будто оплавились. Четкие линии поплыли, а морозные рисунки, которыми хвастали стены, превратились в непонятную мазню.

Кажется, место жительство нам надо менять. И очень скоро. Потому что сквозь такие же мутные, как в комнате, стекла, нещадно жарило солнце, оплавляя на глазах все, чего касалось.

Кухня встретила нас ароматными запахами и сухим теплом, кажется, Прасковья даже не догадывалась, что ее ожидает. Скатерть мурчала какую-то незнакомую песенку, а на столе само собой замешивалось тесто.

— Скоренько все вернется, — донесся до моего слуха ее довольный голос, — пророчество сбывается, хозяюшка вернется. Тогда хозяин счастлив сделается, да перестанут чужие к нам захаживать.

— А теперь поясни мне, — спокойно спросил застывший в проходе Макар, от чего я невольно вздрогнула и заерзала в его объятиях, — какого лешего все, кроме меня, знают о пророчестве? И какую хозяйку ты ждешь?

Скатерть замолчала, по поверхности ее пошла рябь, а тесто опало некрасивыми волнами.

— Хозяин, — пробормотала она сдавленно, — ты пришлую воровку снова принес…

* * *

Кожи тут же коснулось морозное дыхание, а в кухонной комнате будто потемнело. Я сжала кафтан Макара пальцами и прижалась к нему теснее. Правда, в чужих руках это оказалось проблематично, потому что я чуть не соскользнула на пол. Зато Макар перестал убивать взглядом притихшую скатерть и аккуратно поставил меня на ноги.

— И ты считаешь, — спросил он обманчиво спокойно, — что я позволю тебе оскорблять ту, кому я отдал свое сердце?

Я забыла как дышать. Да, я отлично помнила его признание, но тогда оно показалось просто переизбытком чувств. Сейчас же мое сердце колотилось, как бешеное, а мне сильно захотелось прижаться к моему мужчине, обнять его, растаять в нем. Но я не сдвинулась с места, потому что ноги еще слабы оказались, да правду услышать хотелось сильнее, чем потонуть в чувствах.

— Но она ведь пошла в твое хранилище, хозяин, — стала оправдываться Прасковья, ее края вновь затрепетали, а я различила вокруг скатерти неяркий светло-коричневый цвет.

Он будто оплетал кухарку со всех сторон, проходил сквозь нее, неужели, я вижу теперь суть сотворенных духов? Но обдумывать все то, что стало теперь доступно, я не стала, оперлась спиной о стену, чтобы комната не кружилась так сильно перед глазами и не грозилась уронить меня на пол, и хмуро уставилась на Прасковью. Осознание того, что кухарка отчасти права, горькой настойкой пробежалось внутри живота, вызывая вполне реальную тошноту. Даже голод пропал.

Я бросила мимолетный взгляд на Макара, он стоял хмурый, как грозовая туча, челюсти сжаты, на скулах заметно пульсируют жилки. Но мужчина продолжал молчать, бесстрастно взирая на скатерть.

— Мне Фока сказал потом, — проблеяла Прасковья, тараторя еще быстрее, пока Макар сохранял молчание, — он видел, как девка выбежала оттуда в