Королевский Совет (ЛП) - Швартц Ричард

Она была красивой, молодой и весёлой. Плохо было не только то, что я пережил её, но и то, что возраст на мне не отражался, и я оставался молодым, в то время как она дряхлела. Это разделило нас ещё до того, как она умерла.

Я оплакивал её потерю задолго до смерти и потерю любви, потому что знал, что она ненавидит меня за то, что я остался, тем самым напоминая об утрате молодости и красоты.

Я издал короткий резкий смешок. Она была первой и последней, кто называл меня красивым, но в то время Искоренитель Душ ещё возвращал мне юность. Когда мне исполнилось сто лет, я всё ещё выглядел как юноша, который прошёл чрез врата Сольтара.

После её смерти ничто не удерживало меня на моей старой родине. Я отправился в путь, шёл туда, куда меня гнали ветер и воля Сольтара. Когда я встречал любовь и чувствовал, что женщина вот-вот покорит мои чувства и сердце, я бежал.

Может я и забыл её имя и лицо, но боль, которую чувствовал, когда хоронил сэру с золотистыми волосами вспоминать не было надобности. Я чувствовал её ещё сегодня, она была вездесущей.

Я поклялся больше не любить. Когда после этого искал женского общества, то только там, где оно было безопасным, где я знал, что она не сможет меня удержать. Я узнал, что существует тысяча видов любви и утраты. Я вступил в ряды рыцарей Завета, которые отказывались от всего, кроме чести и долга.

Следовать правилам нашего ордена для меня было бегством, для других ― призванием. Никто из них не колебался отдать свою жизнь за королевство, а когда они умерли, то гордились тем, что жили и умерли именно так. Они оставили меня в рядах мертвецов на том перевале, где я поднимался снова и снова, пока варвары не обратились в бегство.

Я не хотел этого признавать, но я любил и Элеонору; существует лишь тонкая грань между дружбой и любовью, и её потеря усугубила эту всеобъемлющую боль. Она присоединилась к длинному списку тех, кто снился мне по ночам, кого я любил и не смел оплакивать, пока бодрствовал. Только во сне я видел их. Я никогда не забывал ни одного лица, знал обо всех, кто они ― и что они меня ждут.

В самом начале этого списка находилась сэра с золотистыми волосами, и если я видел её улыбку, то только лишь во сне.

Потом, годы спустя, когда я хотел умереть, потому что ничто в жизни больше не имело для меня смысла, в дверь вошла Лиандра. Она не позволила ослепить себя, не позволила отвергнуть и игнорировать. Она соблазнила старика и этим покорила моё сердце. Она не была человеком и будет жить долго, возраст её не коснётся; она была той, кого я мог любить. Наконец-то, казалось, что я спасён.

Но прежде чем она познакомилась со мной, она уже была занята Каменным Сердцем, своей клятвой, войной, которая не касалась меня, потому что я думал, что за долго до того, как она достигнет Колдена, я уже буду у Сольтара.

Она соблазнила меня не потому, что любила, а потому что я был ей нужен. Она знала, что это единственный способ завоевать меня. Это была единственная монета, которой она владела, и единственная сделка, которая могла заставить меня вернуться к жизни. Она знала это, и я тоже.

Значит ли это, что я испытывал к Лиандре фальшивую любовь?

Нет, мне было слишком больно, когда она сообщила, что пожертвует мной ради своей мисси. Иногда глубину любви можно измерить по боли.

Лиандра сдержала своё обещание и предложила меня место подле себя и даже королевскую власть. Будущее с женщиной, которая не умрёт от старости. Я так долго этого ждал: любви, которая преодолеет века и для которой смерть не ставит границ.

Фиалковые глаза Лиандры, которые так часто открыто демонстрировали её чувства ― любовь, раздражение, гнев, беззащитность. Да, я любил свою королеву, и ни один мужчина не мог бы гордиться больше, что она его спутница жизни.

На этой скамейке в саду сидел старый дурак. Откуда мне было знать, что я тоскую по любви, которой уже обладаю? Откуда мне было знать, что под этим холодным постоялым двором, в глубинах ледяной могилы, лежат кости женщины, которой я обещал именно это? Любовь, которая переживёт смерть.

Говорят, что нет клятвы сильнее, чем та, которую человек произносит перед лицом смерти.

А Джербил… боги, как он мог пообещать Серафине, что всё исправит? Он был обладателем Ледяного Защитника, изгоняющего меча, о возможностях которого Зиглинда не распространялась. Меч изменился за те века, в течение которых хранил души Первого Горна для вечности. Но в одном все изгоняющие мечи были одинаковыми: они были посвящены богам и наполнены самой могущественной магией, которую мог соткать Асканнон. На них лучше не клясться легкомысленно.

Джербил знал, что делал, теперь я начал это понимать.

Именно он заложил свою душу Сольтару и поклялся сделать что угодно, вытерпеть что угодно, пройти через всё, стать орудием нашего бога, лишь бы сдержать одно — это обещание: посмотреть в глаза Серафине перед лицом её смерти и сказать, что он всё исправит, что изменит законы богов и земного диска, восстанет против самих богов, а затем понесёт их знамя на войну.

Только бы она жила дальше и все закончилось хорошо!

Как там сказал брат Джон? Никто не может дать такого обещания. Но Джербила называли Столпом Чести, потому что он никогда не нарушал обещаний.

В книгах богов было написано, что они создали человека по своему образу и подобию, что наделили его божественной волей и что для человека существует только один предел ― его собственная воля.

Так что самым важным является воля. Как в магии, по словам Дезины и Лиандры, так и во всём остальном. Именно воля определяет всё и управляет судьбами.

Я почти помнил его клятву, как он обещает свою душу Сольтару, и не только ему. Сольтару, потому что тот управлял смертью, Борону, потому что то, что произошло там, в ледяном подвале, было против всякой справедливости и даже Астарте, потому что та управляла любовью. Каждому из этих богов он принёс одну и ту же клятву: что отдаст им свою душу, отныне и навеки, что будет их дланью, их орудием и сделает всё, что они ему прикажут, если только они позволят ему выполнить свое обещание даже после смерти.

Для себя он ничего не просил. В таких делах за себя не просят, кроме того, это противоречило бы самоотверженности, которую требуют такие клятвы. Я почти мог чувствовать его слова. Если бы я только знал их, всё бы объяснилось, я бы всё понял. Но я их не слышал, лишь знал, что они были произнесены.

Как и Лиандра, боги сдержали своё слово. Какими бы извилистыми путями Серафина не вернулись из мёртвых, оставалось тайной Сольтара.

Когда Хелис коснулась Ледяного Защитника, и Серафина нашла путь обратно к себе, а я впервые увидел душу в глазах Хелис, я узнал её, как бы сильно не сопротивлялся.

Конечно, я был не единственным кто жаждал вечной любви, но теперь я испытал её. Я хотел проклясть Джербила, ведь именно мою душу он отдал в залог богам. Но в то время она принадлежала ему, и он имел на это полное право. Если не тело, а душа являлась сущностью человека, тогда это был мой выбор, моё обещание, которое связывало меня и сейчас.

По правде говоря, я бы принял точно такое же решение. И, как я узнал на Огненных островах, это было решение, которое я не собирался менять.

Лиандра, получеловек, возможно, полуэльф, маэстра, связанная мечом, моя королева ― она была почти идеальна. Даже её готовность отдать всё, пожертвовать честью и любовью ради одной клятвы, даже это вызывало восхищение. Если когда-либо и существовала женщина, достойная любви, то это была она.

И всё же я чувствовал и знал, что чего-то не хватает, что что-то внутри меня было предназначено другой, и эта часть ждала, чтобы быть заполненной ею. Когда я впервые заглянул в глаза Серафине, даже когда она ещё говорила через Зиглинду, я почувствовал, что это она.

Как это часто бывает, когда получаешь то, на что так сильно надеешься, я не поверил. Я закрылся от того, что говорила мне Серафина, не желая признавать, что был лишь своей собственной тенью. Я упрекал Сольтара за то, что он возложил на меня свои обязанности, и восстал против него. Потому что не хотел платить по счетам, потому что у меня никогда не было выбора.