Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе

— А если я скажу, что Вы оба абсолютно здоровы и есть способ объединить Вас в одну личность?

— Простите, но мы две разных самостоятельных личности.

— И то верно. А вы, Ваше Сиятельство, не желаете произвести какие-либо изменения в своей судьбе?

— Зачем мне, старику, такая морока? Живу, как на даче. На особом положении. Что басни про меня плетут, так привык давно. Иногда сам поверить готов, поскольку болен. Братцы б мои двойники-тройники не досаждали, и совсем бы хорошо.

— Дело поправимое! Лили! Куда подевался твой Лев Николаевич!

— О! Он был вполне порядочным человеком. Не жадным. Содержал меня прилично. Но обстоятельства заставили его вернуться на Родину, где он с небольшим сдвигом во времени стал всем известным литератором. Мне выделил вполне достойную ренту. Домик наш за мною оставил. Писал иногда. Женился. Супругу, кажется, Софья зовут. Но, возможно, я что-то путаю.

— Лилиан! Что с твоим спонсором?

— Ты же знаешь, сидит в подвале…

— Достаточно, сестричка, неразговорчивая. — Далее последовал вопрос Их Сиятельству:

— Кто изо Львов, Ваше Сиятельство, беспокоит больше на сегодняшний день?

— Этот, который скользкий из Верхеудинска, досаждает. Есть подозрение, что хочет как-то со мною объединиться, что-то выведать. Врачам не жалуюсь: микстуры у них больно противные. А второй, который приличный, давно не являлся.

— Если мы избавим Вас от внимания этих господ?

— Тогда мне вовсе хорошо заживется.

— Итак: близнец-литератор сам ушел со сцены. Чумский и Верхнеудинский Вас больше не побеспокоят.

— Спасибо, милочка! Прости, что так вольно к тебе обращаюсь, но это только доверчивый Лхасаран мог поверить, что ты Принцесса. Каковская-то. Видал я на своём веку и принцесс и герцогинь. Ты получше их будешь. Это я — старый вояка и придворный ловелас тебе говорю: определённо лучше. И сёстрам твоим ни одна герцогиня в подметки не годится.

— Вот это комплимент!

— Не разучился ещё дамам приятности говорить. Но сейчас от всей души сказал!

— Подводим итог: все опрошенные своим положением довольны, учитывая внесенные сегодня поправки

— Истинно так! — За всех резюмировал Граф.

— Тогда просим Их Сиятельство проводить нас к Доктору. Наш визит завершён.

Распрощались. Вернулись к главному входу лечебницы. Лхасаран Цэрэмпилович тут как тут: довольны ли Принцессы визитом?

— Мы в восторге, Доктор! Примите в знак уважения к Вашим врачебным и учёным заслугам вот это небольшое пожертвование. Прохор, будь любезен, подай саквояжик!

Лилия извлекла из саквояжа слиток золота размером с добрый кирпич. На немой вопрос Доктора ответила:

— Мы, Принцессы, банкам не доверяем. Особенно в России, где, по словам вашего знаменитого писателя, две беды: дураки и бездорожье: Omnia mea mecum porta! Надеюсь, в сибирской глуши латынь ещё не позабыли.

— Как же, как же: всё своё ношу с собой! Известная пословица.

Трогательное прощание и отъезд Принцесс умилённо наблюдали присутствующие служащие и больные.

— Прохор! Сестричек моих домой! Меня положь туда откуда взял — приказала Лилия

— Как это, барыня??

— Свези меня туда, откуда похитил, ненадолго.

— Так это шофёр наш нужен. Я только лошадьми править умею, и как Переход совершать мне неведомо.

— Так мы его с собой пригласим.

Страсти и возмущение Белой Горы (продолжение)

Не ведали ранее крепость и городок при ней такого возмущения: блудница Лилька до бесноватости парня довела своим умением бесстыдным! Мало, что самой ею до полусмерти потешился, так ещё из дома сбег и Воеводы дочь похитил! Не иначе уже испортил девицу!

Искать дочь и злодея Прохора сам Воевода отправился. Всю дружину поднял. Вольные мужики своей охотой пошли, за ними взъярившиеся бабы потащились кто с ухватом, кто с кочергой. А Лилька своё получит. Воевода уже указ велел зачитать на плацу:

«Поутру рано взять непотребную особу Лилию под стражу, донага раздев, облить дёгтем и перьями осыпать. Доставить на плац да на лавку, заранее приготовленную, положить. Гарнизону, мужикам вольным и бабам раздать шомпола, чтобы в очередь наказывали преступницу. А сотник же должен наблюдать, не бьёт ли кто вполсилы, и, если таковых заметит, охаживать плетью нещадно. Как все с шомполами по кругу над преступницей пройдут, коль живая будет — снести в её блудную палатку да бросить на топчан. Коли помрёт, схоронить без креста на арестантском кладбище. Детей, неведомо от кого зачатых, отдать в сиротский дом, предварительно, не беря во внимание малые года, нещадно выпоров розгами: дурное воспитание выбить, чтобы не несли заразы развратной другим сиротам!»

Слушали люди указ, головами качали: не жилица на этом свете баба после такого наказания. Если сразу во время порки Богу душу не отдаст, то всё равно через малое время в муках преставится. Так и так можно могилку начинать рыть.

Сильно любил Воевода свою красавицу дочь. Лютостью исполнилось сердце на её обидчика и подстрекательницу. А кто, кроме Лилии, мог парня на такие дела надоумить? Заигралась плотскими возбуждающими игрищами, чуть сама не угробилась, а парень, в помрачении развратном, девицу непорочную вон из города себе на потеху выкрал!

***

Нашли их под утро: костерок малый горит, возле него порты сушатся, а Прохор, к дрожащей от холода Агафье приник и воет, видно новых сил набирается для разврата дальнейшего над девушкой.

Соскочил Воевода с коня, сено разгрёб — жива его доченька-голубушка. Только совсем замёрзла, поскольку злодей все одежды с неё совлёк. Завернул дочку в шубу, на ноженьки озябшие тёплые валеночки, из дома припасенные, надел. Да не медля ни минуты домой поскакал, дитятко родное отогревать.

Отец Прошкин ударами плети поднял опозорившего его навек сына с земли. Поперёк коня бросил да ускакал быстрее.

«Дочь воеводина теперь наверняка ущербная: вон в каком виде застали. Шептали люди.— Замуж такую не выдать и дома содержать срамно. Один бедняжке путь — в монастыре век вековать.

***

Воевода, домой прискакав, в тёплую горницу дочь сразу занёс, одежду, однако, подавать не велел: ждали Агафью доктор-немчина со своими инструментами и повивальная бабка. Велел им Воевода девство дочери удостоверить. Выгнала бабка всех прочь из горницы и взялись они с доктором за дело.

Оглянуться не успел воевода — крик, грохот: вылетает из закрытой только что двери, кувыркаясь, тщедушный немецкий лекарь. За ним бабка повивальная поспевает.

— Что скажешь доктор? Есть ли повреждение у моей дочери?

— Есть! Истошно завопил доктор, поднимая вверх окровавленную руку.