Бюро «Канун», или Ужасы Ивота - Николай Ободников

— Чего «того»? — лениво спросил Коврига.

— И того — не найдут тебя! — зло буркнул Копченый, раздосадованный толстокожестью друга.

Тук-тук! — внезапно раздалось позади них. Коврига и Копченый одновременно замерли. Стук был тихим, металлическим и зловещим, словно кто-то попытался привлечь к себе внимание — с того света.

— Не оборачивайся! — взвыл Копченый.

— Да ты гонишь, что ли? — удивился Коврига. — Сам, небось, и постучал — чтобы не одному тут пованивать!

— Говорю тебе, это не я! Только не оборачивайся!

Тук-тук! — снова раздалось позади них, будто что-то донельзя жуткое решило напомнить о себе. Выглянула луна, придав ночной синеве леса окончательно мертвенный оттенок.

Копченый снова вытаращил глаза и горячо прошептал:

— Просто пойдем побыстрее к людям! А еще лучше — побежим! Тут всего-то несколько километров!

— Ага, чтобы я потом себя не уважал? — возмутился Коврига. — Ну уж нет, дудки! Смотри, как это делается: мужик — оборачивается, мужик — остается мужиком!

Изложив только что придуманную мудрость, довольный собой Коврига обернулся — и истошно завизжал, почти по-мужски. Его дернуло назад, и Копченый окончательно остолбенел от парализовавшего его страха.

Позади пару раз звякнуло, и, к удивлению Копченого, рядом с ним пробежал перепуганный товарищ. Бедный Коврига не прекращал вопить и оглядываться. В свете луны сверкнула сталь, и в монобровь Ковриги воткнулась чудовищная коса, сделанная из развороченного рельса. Коврига всхлипнул, по его лицу заструилась кровь, и он, не прекращая потрясенно смотреть за спину Копченого, упал, после чего — умер.

— Я, я, я… — заблеял Копченый, — я ничего не видел! Я ничего не видел! Клянусь! — И он закрыл руками лицо, чтобы действительно никого и ничего не зреть.

Тук-тук! — снова тихо и просительно раздалось сзади.

— Я же ничего не… не видел! Не надо! Я не оглядывался! Я не буду смотреть! Н-не надо! — запричитал Копченый и, несмотря на трусоватость, принял единственное верное решение.

Он медленно пошел вперед — закрывая лицо и ориентируясь ногой по рельсовой нити, которая должна была вывести его через лес в Ивот — к людям. И на каждое его постукивание ботинком по рельсу сзади неизменно доносилось: тук-тук! Однако Копченый был упрям в своем желании выжить любой ценой и потому не оборачивался. Так он, как ему показалось, шел долгие часы и даже успел состариться на пару десятков лет, пока его не окликнули.

— Мужик, ты чего? — раздался участливый голос.

— Л-люди?.. Л-люди, это вы?.. — не поверил своей удаче Копченый, продолжая держать лицо закрытым. — Позади м-меня есть кто-нибудь… или… или что-нибудь?

— Позади тебя? Ну-ка… Ого, еще как есть!

— И что там? — плаксиво спросил Копченый.

— Коричневый след! Ты, мужик, похоже, конкретно обделался!

Раздался взрыв хохота — молодого, человеческого, успокаивающего.

Копченый с дрожью убрал руки от лица и увидел перед собой группу веселящихся парней и девушек. Круго́м были огни улицы Ленина — огни Ивота.

— Я дошел… — сча́стливо пробормотал Копченый и с облегчением упал в обморок.

Едва начался день, как уже весь Ивот обсуждал злоключения Петра Салова, известного в миру как Копченый. Газеты пестрели фотографиями перепуганного мужчины и рябили подробностями, высосанными, по мнению большинства, из пальца. И потому эти многие считали, что и сам Копченый тоже был высосан из какого-то не очень приятного места.

Было около одиннадцати утра — час, когда безработные и отпускники поднимают чарочки за собственное здоровье.

Несмотря на усталость после уборки бюро, на которую ушел весь предыдущий день, Лунослав и Булат всё же решили проверить эту историю. Как никак — бюро должно работать! И вот теперь, пройдя почти всю улицу Чапаева Старого Ивота, они оказались перед домом Копченого. Дом, к слову, был частным, желтым и облупившимся, словно яичко, которое забыли скушать на Пасху.

Булат положил руку на калитку:

— А нам удостоверения какие-нибудь полагаются? Ну, там, понимаешь, врываешься и такой: «Всем лежать! Работает "Канун"!» И особо наглым по губам этим удостоверением! Прям по губам!

— Не припомню, чтобы нам что-то такое полагалось, — задумался Лунослав. — Будем просто представляться и говорить по делу.

— «Представляться»… — пробурчал Булат и, пройдя через запущенный палисадник, постучал в дверь.

Открыла жена Копченого — дородная бабища с ласковым именем Нелли.

— Ам… э… Здравствуйте! Бюро «Канун»! Мы расследуем всякое там ненормальное, сверхъестественное… П-помогаем, когда уже всё… У вас ничего ненормального нет?.. — натянуто сказал Лунослав, с досадой ощутив, как жалко он выглядит.

— Журналюги? — недобро прищурилась Нелли, и Лунослав окончательно стушевался.

— Говорю же, нужны «корочки», — шепнул Булат товарищу. — Нель, мы к Копченому. Говорят, он дичь какую-то пережил.

— Петя! Поклонники дичи! — объявила та тоном герольда и пошаркала по домашним делам. — Болезный в зале на диванчике — лечится.

— Это ж мужика так зазря губить, — обеспокоился Булат, проходя внутрь. — Одному «лечиться» — нельзя!

— Если что, мне тоже нельзя: мне нужна дикция, — сразу предупредил Лунослав и похлопал по Черномикону в сумке.

Они вошли в зал. Копченый, развалившись на диване в одних лишь семейных трусах, задумчиво смотрел на непочатую бутылку самогона и просвечивавшие в лучах солнца молодые огурчики.

— Петр, здравствуйте! — оптимистично произнес Лунослав, твердо решив реабилитироваться за растерянность при общении с Нелли. — До нас дошли све́дения, что с вами приключилось…

— «Дошли»?! — возмутился Копченый. — Да это я — едва дошел! А Коврига так и вообще… того!..

— А Ковригу-то не нашли, — вклинился Булат, с интересом поглядывая на самогон.

— Как не нашли?! Я же… я же всё подробно описал! И ст-стук, и к-косу… и Ковригу с… с косой! — И Копченый потрясенно налил себе стопочку.

— Ядрен батон, Копченый, полиция осмотрела всё железнодорожное полотно. Прям твое паломничество повторили. И ничего. Ты нам расскажи, как всё было, а мы вечерком, ближе к полуночи, и сами туда сгоняем. Да, брат шаман?

Лунослав с готовностью кивнул, не совсем понимая, как разговаривать с такими, как Копченый. Зато Копченый прекрасно понимал, как ему разговаривать со всеми.

— Ну конечно! Дерьмо это всё! — скривился он. — Никого и не нашли бы! И вы ничего не найдете! Жертвы-то — пропадают! Что, не слышали, что в народе говорят?!

— А что в народе говорят? — поинтересовался Булат и, подсев к Копченому, бережно влил ему в рот полную стопку.

Копченый закашлялся, закусил, а потом его как будто прорвало. Он всё говорил и говорил — и про прокля́тый день рождения; и про то, как они с Ковригой на нём услышали этот дурацкий слух; и про Шлагбаум; и про то, как Коврига до конца мужиком оставался, а сам он шел и молился, божился, что бросит пить, курить, изменять… В итоге