На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона

— Давать будешь с утра и вечером, весь день поить, мокрой тряпкой обтирать. — грубо прервала ее девчонка. Залила травы кипятком и принялась над ним шептать. Митя глядел на нее недоверчиво, зато баба замерла в благоговейном молчании, не столько слушая, сколько вбирая всем телом этот быстрый неразборчивый шепот, и на лице ее расплывалась важность и торжественность, словно она приобщалась к неким тайнам. И когда вроде бы уже успокоившаяся вода в горшке вдруг вскипела снова — Митя вздрогнул, а баба лишь удовлетворенно перекрестилась, словно только этого и ждала.

— Если сегодня-завтра продержится, может, и на поправку пойдет. — вытирая крупные капли пота с собственного лба, буркнула Даринка, и поглядела на мальчишку с некоторым сомнением.

— Не извольте беспокоиться, панночка ведьма, досмотрим в лучшем виде. — с готовностью кивнула тетка и Митя был почему-то уверен, что она не врет. — Еще у Федьки рука… Федь, подь сюды!

Из глубин барака немедленно выбрался паренек постарше — ровесник самой ведьмочке. От его обмотанной грязным тряпьем руки отвратительно разило.

— Он прядильную машину чистил, ему мизинец и оторвало. — деловито доложила баба, пока девчонка разматывала вонючие тряпки.

— Мизинец — то ерунда! — неожиданно гулким баском откликнулся парень. — И без мизинца люди живут. Зато за нонешний месяц цельный рупь заплатили! — похвастался он.

— Из новеньких он у нас, усього три месяца как робыть, пока только за одежу рассчитался. Одежа-то на фабрике не простая: рубаха шелковая должна быть, чтоб якщо в машину край зажует, так выскользнул. — словоохотливо пояснила Мите тетка. — В наступнем, глядишь, и все три рубли, как положено, отдадут, якщо не оштрафуют.

«И если доживет». — мысленно добавил Митя: рука, показавшаяся из-под тряпок, была малинового цвета и раздутая, будто ее воздухом накачали. От пальцев девчонки на ней оставались яркие светлые пятна, а парень при каждом прикосновении сжимался, закусывая губу до крови, а на лбу его проступали крупные капли пота.

Даринка безжалостно ощупала эту руку — Митя чувствовал, как даже у него все подрагивает внутри, но заставил себя промолчать. Она подумала еще мгновение… потом хмыкнула — и вдруг повелительно мотнула головой и попятилась, явно приглашая отойти. Митя шумно выдохнул — он и не заметил, что старался не дышать.

— Может, наконец, соизволишь объяснить, зачем ты меня привела в этот… барак? — сквозь зубы процедил он, делая шаг следом.

— А паныч того… гребует? Пренебрегает? — насмешливо уточнила она. — Паныч — нежный?

— Нормальный. — отрезал Митя. — Человек и дворянин, а не… — он окинул барак взглядом. — …грязное животное.

И нехотя подумал, что в словах повторяющего за своим батюшкой Алешки есть определенная… правда. Люди так жить не могут! Это надо вовсе не понимать и не ощущать царящий вокруг ужас, чтоб продолжать в нем жить!

— Вот как! — тоном светской барышни, услыхавшей «черт побери», обронила девчонка и… смачно вытерла нос рукавом.

Платок она уже успела потерять?

— Тогда, может, отрежешь зверюшке лапку, человек и дворянин? — она кивнула в сторону мальчишки, отчаянно вытягивающего шею в надежде услышать, о чем они шепчутся.

— Я? — в полный голос ахнул Митя. — С ума сошла? Как?

— По методу господина Пирогова. — хладнокровно ответила она. — Мораниной Силой умертвить нервные окончания для обезболивания, провести дезинфекцию, вскрыть ланцетом.

Митя встряхнул головой, будто сам только что получил заряд Мораниной Силы, как на тренировке с родичами.

— Какие интересные слова в лексиконе деревенской девки: метод… дезинфекция…

— Знать не знаю, що то за «кексикон». Не матерился бы ты, паныч Мораныч! — мотнула она косицей.

— Я не Мораныч. — сдерживая ярость, прошипел он.

— Мара тебя с крыши ловит — и не Мораныч? — прищурилась она. — Темни-ишь…

— Это ты мне говоришь? — приподнял бровь он.

Она снова хмыкнула:

— Жаль. А я уж надеялась — свезло хлопцу. — она повернулась на пятках и направилась обратно к мальчишке. Вытащила из своего свертка неожиданно изящный флакончик, и принялась капать из него на тряпку. — Ложись! — повелительно скомандовала, кивнув мальчишке на нары. Мелко дрожа, тот лег… а она вдруг быстро и ловко прижала тряпку к его лицу. Острый запах эфира на миг перекрыл вонь, мальчишка дернулся, выгнулся, как брошенная на берег рыбина, обмяк и затих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ты! Садись ему на ноги! — решительно скомандовала она тетке. — А ты! — она повернулась к Мите и… в руке у нее блеснул нож, чертовский похожий на один из тех, что он сам использовал против нежити. Она понимающе усмехнулась на его настороженный взгляд. — Руку ему держи. Крепко! А то мало ли…

— Я? — в очередной раз завопил Митя.

— А кто? — прокаливая нож на огне свечи, небрежно поинтересовалась Даринка. — Тут сила нужна… — она опять двусмысленно усмехнулась на слове «сила». — А мужики на смене.

Митя растерянно оглядел пустые нары. Мужик имелся, один — спал, отвернувшись лицом к стене и похрапывая. Расходящийся от него аромат перегара изящным контрапунктом вплетался в запахи барака. Можно, конечно, было просто повернуться и уйти…

— Подержишь, а потом уж и твоими делами займемся! — пообещала девчонка, ехидно косясь блеклыми серыми глазенками.

От желания смачно, по-мужицки, сплюнуть на пол Митю удержали лишь воспитание и уважение к себе. Вцепились в душу, как Ингвар во фрау Цецилию — и удержали!

Он брезгливо, кончиками пальцев взялся за горячую, как печка, руку… Проклятая ведьма выразительно сощурилась…

«Да чтоб тебе с Чуром разминуться, к Пеку провалиться, тварь ядовитая!» — мысленно пожелал он… перехватывая руку спящего парня крепко-накрепко и прижимая ее к краю нар.

Даринка шумно выдохнула, поднесла нож к губам и опять шепнула, будто уговаривая остро блеснувшее лезвие. Натянувшаяся, как барабан, чужая кожа заскрипела у Мити под ладонями… и в тот же миг девчонка быстро и резко полоснула ножом.

Ахнула сидящая на ногах у парня тетка, дернулась рука в Митиной хватке — он вцепился, не выпустил… Из разреза хлынул густой желто-зеленый гной — прямиком в подставленный девчонкой глиняный черепок. А несколько капель… оросили полу Митиного сюртука.

Руку больного он не выпустил — иначе вовсе непонятно, зачем все это затевалось! Просто от его спокойной, четкой и размеренной тирады покраснели уши не только у девчонки, но даже у тетки.

— Ох и здоров ты ругаться, паныч! Даже наши мужики так не могут! — почти восхищенно выпалила тетка, и Митя замолчал.

Рука паренька под его ладонями словно сдувалась — Даринка прижала сильнее… и поток гноя сменился брызжущими струйками крови. Митя только смиренно вздохнул.

— Во-от… — удовлетворенно протянула она, заливая разрез чем-то явно едким — даже бесчувственного, парня выгнуло дугой. — Еще кто есть? — обматывая руку серыми от времени, но чистыми тряпками, поинтересовалась она.

— Так… Беременных две! — довольно объявила тетка.

Митя дернулся, Даринка осклабилась от уха до уха… и небрежно обронила:

— Их и без мужиков поглядим… Вели, чтоб панычу умыться слили. — скомандовала она тетке.

— Так… занятые все… — та неожиданно растерялась. — Я туточки, старухи куховарят… О! Леська! А ну вставай! Досыть уже валяться, мов барыня. Проводишь паныча да сольешь, авось не переломишься. — и наклонившись над одной из коек, тетка в один мах разворошила наваленную на ней груду тряпья. Посыпались какие-то лохмотья и…

На вывалившуюся из этой кучи худосочную девку в одной нижней рубахе Митя не смотрел. Остановившимся взглядом он уставился на свисающий из-под тряпья… Сперва ему даже показалось, что с нар течет кровь! Один удар сердца — и он сообразил: ткань! Шерсть густого винного цвета!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Еще удар сердца — метнувшаяся к нарам девчонка торопливо запихала свесившийся тканный «хвост» обратно под тряпье, и заозиралась — не видел ли кто. И только потом вытащила из тряпья застиранную кофту и драную юбку.